Я прекрасно понимала его, но… Тот, кто сказал «Понять — значит простить», соврал нагло и бесстыже. Роберта я не прощу никогда. Не смогу. Роберт был первым из троедворцев, кому я поверила. И последним. Ведь он мог задать любой вопрос, я бы ответила. Узнавать, когда собеседник говорит правду, а когда лжёт, вампиры умеют превосходно. Роберт мог бы установить истину по-людски. Но выбрал насилие.
Как и все в Троедворье.
До кабинета я не дошла, послали отвезти пакет документов в юридический отдел резиденции сумеречных.
В Совете Равновесия нет курьерской службы, и почту возят новички, отработавшие меньше года. Серьёзные документы доверяют только волшебникам, со всякой мелочью отправляют простеней.
Со дня его основания в любом мало-мальски заметном населённом пункте Троедворья есть четыре постоялых двора: «Светлый терем», «Чёрный конь», «Серая совушка» и «Золотая чаша». Название может слегка изменяться в соответствии с местными условиями, но понять, о чём идёт речь, нетрудно любому знающему. Маскировали резиденции всегда тщательно — две трети работников и три четверти постояльцев даже и не догадывались, что у заведения есть и другие функции, кроме едальни и ночлежки. Со временем постоялые дворы преобразовались в крупные гостиничные комплексы с магазинами, ресторанами, кинотеатрами, ателье, ремонтными мастерским всех мастей и арендными офисами. А во многих есть даже поликлиники, которые обслуживают как постояльцев, так и окрестных жителей.
«Совушка» всегда была в южной части города. В начале восьмидесятых годов прошлого века гостиницу в очередной раз перестроили на современный вкус, теперь это двадцатиэтажная светло-серая глыба в стиле брежневского модерна. Неплохое здание, до сих пор выглядит очень эффектно. Камнедельский студент, который выиграл конкурс, мгновенно стал одним из самых известных архитекторов Союза.
Я иду к служебному входу номер семь. У вахтёра, молоденького ведьмака, затуманивается взгляд — переключился на магическое зрение. Вахтёр внимательно рассматривает мои ауральные татуировки: под левой ключицей «спящее солнце», татуажное заклинание, которое сожжёт своего носителя, вздумай он разгласить даже самую мелкую из служебных тайн. Генеральный кодекс относит «солнце» к наивысшей магии, которая используется только в самых важных случаях, но в свихнутом на секретности Троедворье оно есть почти у всех. Нетатуированными здесь остаются только самые законченные тупицы, которым и пустяковую тайну доверить нельзя. Под правой ключицей метка принадлежности — небольшая печать с именем, адресом и регистрационным номером, под ними равносторонний треугольник, знак Совета Равновесия.
Рабское клеймо.
Теперь вахтёр проверяет талисманы — два оберега, подсилок и заручник. Обереги защищают от ментозондирования и уличной шпаны, а подсилок регулирует их действие — сама управлять талисманами я не способна. Заручник исцеляет мелкие раны.
Пользоваться ментозащитой простеням запрещено, её выдают только на время, когда едешь в чужую резиденцию.
Талисманы именно то, что есть, никаких дополнительных функций не обнаружено, в сумке и карманах никаких подозрительных предметов нет, и меня пропускают в сумеречный офис.
Найти юристов, отдать начальнику отдела пухлый конверт и расписаться в амбарной книге дело пяти минут. Работают в отделе только простени, волшебники в кодексы и нормативные акты смотрят бараньим взглядом, не понимая ни слова, даже в троедворские.
У одной из юристок был свежий номер дамского журнала с интересным рецептом салата из креветок. Я сбегала в общий зал, сняла ксерокс. Аппарат у них старый, потрёпанный, копия получилась с кривой тёмной полосой у верхнего края листа и бледными буквами в правом нижнем углу. Но прочитать можно.
Дело сделано, пора возвращаться в «Чашу», довести до ума перевод.
Но в кабинет заглядывает Вероника Лемке, синеглазая и светловолосая алдирка. Выглядит года на двадцать два, высокая, большегрудая, соблазнительно пухленькие алые губки всегда готовы к улыбке, движения у вампирки гибкие и грациозные, а чёрные крылья только добавляют сексапильности — у мужчин на мгновенье перехватило дыхание, а женщины метнули на красавицу злые взгляды.
— Нина Витальевна, — робко начинает Вероника, — у меня время подходит, а наши говорят, что вы… — закончить просьбу она не решилась.
— Кровь, что ли, нужна? — спросила я. Вампирка кивнула. — Ну и зачем мямлить? Что естественно, то не безобразно. Стакан с собой?
Вероника протянула мне двухсотграммовую стеклянную колбу с мерными делениями. Я достала из сумочки пузырёк со спиртом, пачку стерильных салфеток и кровозаборник — насадку со специальной иглой.
— Сколько вам надо? — спрашиваю Веронику.
— Полторы дозы, — протянула она деньги.
Юристов бросает в дрожь. Брать кровь вовлеченцев и членов их семей вампирам запрещено, за исключением тех случаев, когда вовлеченец добровольно соглашается стать донором. Но такие желающие находятся крайне редко.
А мне вампиров жаль. По закону крови на Охоту они могут выходить только в период Преджажды. Скверное состояние, когда рассудок ещё сохраняется, но граница безумия уже близка. Наступления Жажды вампиры боятся больше всего. Это означает полную потерю себя: мысли, чувства, память — всё растворится в стремлении выпить кровь. Выводит из Жажды двойная порция, но берут её временно утратившие рассудок вампиры бесплатно, Источник не усыпляют, за что потом и расплачиваются суточным болевым шоком, после которого опять должны выпить кровь. Но уже обычную порцию и соблюдая все правила. Поэтому самое главное для вампира — успеть раздобыть кровь в короткий период Преджажды, а ещё лучше — купить у добровольца за пять-шесть часов до её наступления.
Я подошла к зеркалу, протёрла кожу спиртом и воткнула стерильную иглу в шейную артерию. Больновато. В колбу потекла кровь. Алдирка отвернулась, дрогнули крылья. Вампиры ничуть не гуманнее других жителей Троедворья, но не переносят, когда боль причиняется Источнику. Бери кровь сама Вероника, я бы ничего не почувствовала, но терпеть не могу, когда ко мне прикасаются чужие. Ладно профессиональные медики в поликлинике, но чтобы шапочно знакомая вампирка… Нет.
Готово, сто пятьдесят грамм. Я вынула иглу и прижала к проколу кольцо-заручник. Ранка бесследно затянулась. Камень в перстне тускло мерцал, пощипывало палец — заклинания исцеления восстанавливали кровопотерю. Я сняла насадку и протянула стакан Веронике. Та выпила содержимое в три больших глотка. Удовольствия для вампиров здесь нет, кровь обжигает не хуже спирта, сводит судорогой тело, но без неё — мучительная смерть. Вероника перевела дыхание, серой вспышкой очистила колбу. Мой кровозаборник стерилизуется сам.
Можно было и не устраивать спектаклей, дать кровь так, чтобы не видели простени, но меня злит наша бесконечная взаимная тупость. В Троедворье вампиры и вовлеченцы в равной мере изгои, мы в одинаково ограничены в правах, но и при этом вампиры и вовлеченцы смотрят друг на друга как на врагов.
Я не понимаю, чем запрет покидать город и пользоваться ментозащитой для простеней отличается от ленты покорности и ограничителя силы для вампиров. Чем их кровезависимость хуже нашей магической беспомощности.
— Нина Витальевна, — спрашивает вампирка, — как дела у Роберта Коха?
— Стал дарулом. Вероника, я не генерал и не семидесятилетняя бабка, по отчеству ко мне обращаться не нужно.
— Вы Источник, — упрямо говорит она. — Если бы не вы, мне пришлось бы идти на Охоту.
— Бывший Источник. Моё донорство уже оплачено и никаких обязательств нет. Излишний официоз мешает.
— Стал дарулом в Совете Равновесия, — не слушая, повторяет Вероника. — Мы думали, что хотя бы один из нас обретёт Свет. Но оказалось, что это не под силу даже гойдо. Равновесником сделать — пожалуйста. А Свет для вампиров по-прежнему запретен.
Многие вампиры искренне верят в правоту Сумрака и Тьмы, но хватает и таких, кто мечтает о Свете. Связанные лентой покорности и «алым словом», клятвой на крови, они хранят абсолютную верность Чёрному и Серому дворам, но думать о Свете им это не мешает.