Потайницы жёстко и целенаправленно низводились до тупого дикарства, точно так же, как и Троедворье жёстко и целенаправленно удерживается в состоянии непрерывной гражданской войны.
Мой счёт к Девятке становился всё длиннее и длиннее.
Как только закончится дело Миденвена, вплотную займусь этими сволочами.
Джакомо хмуро разглядывал сидящую на диване Тлейгу.
— Ты решила превратить мой дом в приют для пьяных гоблинов? — спросил он.
— Сейчас протрезвеет, — ответила я.
— Зачем ты вообще приволокла сюда вурдалачницу?
— Затем, что если бы погиб мой муж, я бы тоже провела для него возрождение.
— И сделала из него вурдалака? — разозлился Джакомо.
— Нет, потому что знаю, как подстраховаться. А гоблины таких вещей знать не могут.
— Здесь не Троедворье, — высокомерно сказал Миденвен, — чтобы даже мёртвых лишать покоя во имя вечной войны.
Он встал так, чтобы оказаться между Тлейгой и Джакомо. Уши у Миденвена развернулась вперед, верхушки наклонились, а самые кончики агрессивно задрались. Хелефайи и гоблины — многовековые враги, и, несмотря на то, что причин вражды давно уже никто не помнит, от примирения обе стороны отказываются категорически.
Я посмотрела на Миденвена с любопытством. Боец ушастик никакой и сам прекрасно это понимает, но Джакомо будет защищать до последнего. Видела я уже такие глаза и лица. Убить можно, заставить отступить — никогда.
Зрение привычно попыталось перестроиться на магический режим, но без опорника это невозможно, только больно кольнуло глаза, острым холодом обожгли татуировки. И всё-таки слабый отсвет хелефайской ауры я увидела.
— Дейлирин, — произнесли мои губы прежде, чем я успела понять увиденное.
Миденвен испугался до мертвенной бледности. Похоже, я опять угадала истинное имя.
У хелефайев им обладают все в обязательном порядке, но при этом его тайну берегут даже больше, чем волшебники.
С дивана встала Тлейга.
— Зачем ты меня исцелила? — спросила она. Навеянный живицей дурман прошёл, и девушке потребовались ответы. — Почему не дала умереть?
— Потому что твоя смерть не воскресит никого из тех, кого убил твой жених, — сказала я.
— Семьи погибших получили виру, — ответила Тлейга. — Это не возместит потери, но даст им возможность жить получше. У меня было много драгоценностей старинной работы. Дети в этих семьях теперь никогда не будут есть скверную пищу и ходить в лохмотьях. Я должна была отдать виру и умереть. Долг виры я исполнила. Исполнить долг смерти ты мне не дала. Почему? Я отослала следователю письмо-признание. Я исполнила всё, что следовало исполнить, и должна была умереть. Отрешённикам нет места среди живых.
Миденвен смотрел на неё с сочувствием. Традиции вражды традициями, но Тлейгу было жаль до слёз. Миденвен что-то быстро сказал на тиривалне, гоблинском языке. Девушка лишь отрицательно качнула головой.
— Лидединга смерть забрала в отрешённом обличии и без погребального костра. Он умер навсегда. Я тоже умру навсегда. Без него мне Аваллон не нужен. Земная жизнь тем более не нужна.
— Нет, — твёрдо сказал Миденвен, — не навсегда. Он принял искупительную смерть от собственного дальдра и ушёл тропой очищения в благословенный Аваллон, потому что огненная вода равна огненным сполохам. Когда завершится звёздный круг, Лидединг вернётся на Землю обновлённым и чистым от любой скверны. — Дальше Миденвен заговорил на тиривалне. Судя по тому, как резко и ломано двигались уши, рассказывал подробности смерти овурдалаченного хелефайи.
Тлейга посмотрела на меня с сомнением.
— Он говорит правду? Это ты убила Лидединга его же дальдром и расплавила плоть огненной водой?
— Да.
Слабо заломило виски, Тлейга пыталась просмотреть менталку.
— Ты не лжёшь, — сказала она и вынула кинжал.
Джакомо шагнул было к ней, но Миденвен остановил.
— Монсеньор, она не собирается убивать. Наоборот.
Тлейга подошла ко мне, встала на колени и протянула кинжал.
— Это мой клайс. То же самое, что и дальр. Освободи меня, госпожа.
В глазах у девушки застыл стеклянный блеск. Я надавила ей сонную точку на шее. Тлейга мягко опустилась на ковёр, закрыла глаза. Из ослабевших пальцев выпал клайс. Я подняла её, потянула к дивану. Джакомо помог, посмотрел на меня вопросительно.
— Это оморочка, — сказала я, — и очень мощная. Причём настолько искусная, что уловить её присутствие сможет далеко не каждый волшебник. Но поведенческие признаки слишком характерные, так что сомнений нет — это оморочка. По собственной воле гоблинка не решилась бы на возрождение, ведь это сугубо хелефайское искусство. И тем более никогда бы не стала проводить обряд в одиночку.
— Я ни разу не слышал, — ответил Джакомо, — чтобы Дивный Народ вообще когда-нибудь воскрешал мертвецов.
— Мы никогда не делали это для себя, — сказал Миденвен, — потому что посмертная жизнь на Земле противна воле Миродержателей и мирозданья. Но были вынуждены делать зомбаков для других. Для высших волшебников, — в голосе хелефайи одновременно звучала и злоба, и глубочайшее преклонение. — Для тех, кто способен увидеть первоосновы мира и прикоснуться к ним. Никому из рождённых стихиями этого не дано.
— За исключением вампиров, — сказала я. — Они могут управлять и стихиями, и первоосновами.
— Как вы смеете сравнивать эту грязную расу кровохлёбов с избранниками самих Предрешателей? — возмутился Миденвен.
— И сравнение не в пользу кудесников и чародеев. Во всяком случае, альянсовских, — ответила я, мимоходом отметив, что, говоря о волшебниках высших рангов, хелефайя упомянул Девятку. Но сейчас не до этого.
— Нам нужна помощь вампира, — перебила я возмущённые речи Миденвена, попытавшегося защищать кудесников и чародеев. — Только он сможет снять с Тлейги оморочку.
— Никогда! — отрезал Джакомо. — Ни один кровохлёб сюда не войдёт!
— Хорошо, — согласилась я. — Тогда решай, куда будешь девать труп гоблинской девчонки. Если не убрать оморочку, она с собой покончит обязательно. И не забудь купить цветочки на могилу Миденвена, потому что снять с него обвинения в отрешённом волшебстве может она одна. Для суда покаянное письмо самоубийцы не доказательство. Альянсовское правосудие рассматривает только показания живых людей.
Джакомо глянул на хелефайю. Тот опустил голову, уши обвисли.
— И сколько понадобиться крови? — спросил Джакомо.
— Доза приличная, но для жизни это не опасно.
— Хорошо. Пусть будет вампир. Я согласен стать донором.
— Ни одно порождение Тёмного Огня не станет помогать Детям Благословенных Звёзд, — сказал Миденвен. — Они — наши враги. Враги больше, чем гоблины.
— Я сумею его уговорить.
— Нет! Даже сама мысль, что вампир войдёт в дом, где живёт Избранная Кровь, оскорбительна.
На диване слабо застонала Тлейга. Девушка дрожала от озноба, но губы запеклись от жара, на щеках лихорадочный румянец. В глазах плещется смертная пустота.
— Прелестно, — сказала я. — Началось выгорание менталки. Если не снять оморочку, девчонка умрёт через два часа. Ли-Вириар, вы фармаций и поэтому должны знать основы целительского волшебства. Постарайтесь погрузить её в состояние анабиоза. В глубинную оцепенелицу, — пояснила я по-русски.
— А вы куда? — спросил он на том же языке.
— Вампира искать.
— Но это обязательно — приводить кровохлёба? Неужели нельзя обойтись без него? И без гоблинской девки.
Ни времени, ни желания устраивать дискуссии у меня не было.
— Дейлирин, тебе придётся как можно скорее уяснить один из базовых законов бытия — созидать возможно только совместно. Рознь не приносит ничего, кроме разрушения. Чтобы спасти твою шею от плахи, нужны показания живой Тлейги. Чтобы сохранить ей жизнь, необходим вампир. Чтобы вампир мог снять оморочку, ему понадобится много человеческой крови. Чтобы донор не умер от кровопотери, ему нужна твоя целительская помощь. Это замкнутая цепь. Убери одно звено, и всё разрушится. Сейчас ты либо выживешь в команде, либо сдохнешь в одиночку. Выбирай.