Татьяна вчера так и не добралась домой, осталась у дочки. Оно и к лучшему - страдая манией чистоты, заставила бы Леонида опять пылесосить ковры или протирать пыль в серванте. Еще хуже - совместный поход за продуктами. Леонид ненавидел "совковые" магазины, томительные очереди сначала в кассу, потом к прилавку с нелюбезной продавщицей, плюс нелегкая проблема выбора - чтобы подешевле и не отрава какая-нибудь. О валютных же магазинах приходилось только мечтать.
То ли дело до... Леонид поймал себя на этой мысли и невольно озарилось радугой ностальгии безвозвратное прошлое. Жилось вроде попроще. Двести зарплата, сто в аванс, восемьдесят под расчет, плюс Татьянины сто восемьдесят, да премиальные, а после сезона экспедиций, когда ходили в "поле", уж совсем неплохо выходило на круг.
Одно время в Москве открылись заведения, где за полтинник можно было выпить почти целый стакан портвейна. Народ окрестил их "автопоилками". Ни столов для закуски, ни другого сервиса - только граненый стакан и автоматы для розлива. К вечеру там было не протолкнутся. Стояли плотно, терпеливо дожидаясь своей очереди утолить жажду, а те, кто уже оросил горевшие "трубы", блаженно не желал покидать мужскую компанию - а поговорить? И тут кто-то начинал петь, причем не пьяную ораторию, а тихие романсы или читать стихи - Есенина или свое, нигде иначе не востребованное. Какие строки!
Я, как курьерский, стоять на полустанках не имею права...
Или:
Шутит синева с вечером.
Босые снега окружают.
Отчего нас лечат,
от того и умираем...
Леонид встал с постели, открыл секретер и стал перебирать желтые от времени бумаги. Три школьных друга поступили в МГУ: Севка Андреев - на химический, Илья Жихаревич - на физмат, Леонид - на географический. Сева не только познакомил Леонида с будущей женой Татьяной, но и сделал свадебный подарок стеклянный змеевик. Никак не могли придумать название для благородно чистого, но неблагозвучного самогона, пока Ильюху не осенило.
- Мужики, а помните у Гоголя в "Старосветских помещиках" Пульхерия Ивановна спрашивала Афанасия Ивановича, а не испить ли нам грушевого взварца?
Так и приклеилось, словно не отлипало. Вот и сочинение по этому поводу:
Как Ленька в гости нас хотел!
И вот сидим под музыку лихую,
Но вдруг звонок затарахтел
Какому это ...
так хочется на грубость здесь нарваться?
Притихли все и все молчит.
Вбегает Пушкин и кричит:
- Я груш принес для взварца!!!
Николай, хоть и начал свое крутое восхождение по служебной лестнице, однако тоже не брезговал при случае "грушевым взварцем". Дружно тогда братцы жили:
На столе и хрен, и сало,
самогон - и в целом столько!
После первой ясно стало:
как же кильку любит Колька!
Мы едим и хрен и сало,
мы танцуем вальс и польку.
От второй нам ясно стало:
Танька тоже любит Кольку.
Мы почти доели сало,
самогона, ну, нисколько.
После третьей ясно стало:
И Аленка любит Кольку.
Мы совсем доели сало.
На столе лишь хрен и только.
От четвертой ясно стало:
Ленька тоже любит Кольку.
Он сидит, доевши сало.
Грустно водит нож и вилку.
От последней ясно стало:
Колька любит только кильку.
А это откуда? Ах, да, по случаю неожиданного дристопада:
Свой молодой задор
меняю на запор,
меняю жизнь и прочий вздор,
меняю солнце, сушу, море.
Да здравствует запор!
Мечтаю о запоре...
Леонид кожей ощутил хмель молодости. Такой горячей и такой наивной... Наивными кажутся сейчас с высоты пятидесяти поэтические попытки, поиск, а ведь было же в это что-то:
стеклянная кошка
сошла с этажерки
и хитро прищурясь
и тихо звеня
пошла по паркету
прямо в меня
но я не бесплотный
и отвернулся
неловко
упала со звоном
разбилась кошка
после любви на крыше
звонкая смерть пришла
в кровь хвосты изрезали мыши
проплясав на осколках стекла
Или:
в дверях окопа стояла проститутка
она ждала когда я кончу стрелять
и приду с ней спать
но в меня тоже стреляли и убили
так я попал в рай
в раю я хотел запихнуть облако в штаны
и промок
ангелы искали блох в перьях
и подставляли свои бесполые задницы солнцу
святым было спать неудобно - мешали нимбы
бог ерзал копченым задом сидя на дыме
он опускал его в чистилище
где его мыли горячей водой из ада
два раза в год
специальная пожарная команда из римских пап
Или:
мой товарищ и моя товарка
столковались и ушли
товарищ стал не мой
товарка стала не моя
треугольник раскололся на две части
я один лежал в постели
но она стала грязной
я встал и пошел искать другую товарку
Леонид наткнулся на связанную ленточкой пачку тетрадок. Совсем уж старых. Исписанных витиеватым почерком никому неизвестного Георгия Басова. Тетрадки принес Николай. Он нашел их в шкафу, когда стал секретарем парткома. Получил, как в наследие.
Их принесла жена Басова после того, как он умер. Стихи в основном носили бытовой характер:
Разве можно, деточка?
А не то березовой
кашки я из веточек
дам задушке розовой.
Будет она сытая
кашкой и без маслица
Аленушка ж побитая
станет ко мне ластиться.
Но нашлась же в это собрании сочинений настоящая строка:
Из ваз я увядшие астры убрал...
Леонид увидел, как бы со стороны, себя, Татьяну и Аленку в самую счастливую пору своей семьи. Вошли, наконец-то, в собственный дом, в стены своей кооперативной квартиры. Ходили по пустым комнатам и с надеждой молодости верилось, что впереди долгая цветущая жизнь.
Другая. Не такая как прежде. Лучше.
Началась новая жизнь молодоженов Долиных с того, что пришлось влезать в ремонт: промазать цементом щели в стыках блочных плит на потолках, заново отциклевать полы, прошпаклевать и перекрасить оконные рамы, содрать отлетевшие обои.
Нескоро, но достали мебель, правда, вразнобой, из разных гарнитуров: сервант, гардероб, диван, столы, стулья, секретер.