— …и ребенка, рожденного Ядвигой, объявляю своим законным, — донесся до Оттара неестественно звонкий голос Эрика.
— Объявляю вас мужем и женой перед Богом и людьми, — закончил отец Сигизмунд.
Ядвига, которую во время церемонии Эрик поддерживал в полусидячем положении, закрыла глаза. По вискам катились капли пота. Она дышала ртом, и Оттар увидел: при каждом вздохе на губах ее появляются капли крови.
Эрик все-таки не оставил идеи спасти ее. Отнял простыню… И замер, сжав губы и прикрыв глаза. Оттар понял, что молиться было бесполезно. Непонятно, как она до этой минуты дожила.
В правом боку, чуть ниже ребер зияла страшная рана. Ядвигу почти разрубили пополам. В рану вылезали внутренности, с кровью вытекала и желчь… Но Эрик на что-то надеялся.
Ядвига умерла через час у него на руках.
Эрик не позволил хоронить ее здесь же, в наспех вырытой могиле. Тело Ядвиги положили на подводу и повезли в женское аббатство. Эрик ехал рядом с каменным лицом, и Оттар понимал: венчание с умирающей не стало для него пустой формальностью. Пусть он говорил, что страсть его прошла, пусть были у него другие любовницы, Ядвигу он любил. Искренне. Любил — и потерял. Оттар, чувствуя свое унизительное бессилие, поотстал. И поравнялся с отцом Сигизмундом.
— …Моя вина, — твердил тот без притворства. И не потому твердил, что обязан был такое говорить, как и всякий священник. — Моя это вина… Если б я ее удержал…
Оттар не расспрашивал, что произошло. Отец Сигизмунд поведал сам.
— Ядвига, царствие ей небесное, приехала пополудни. В женскую обитель. С дочерью. О, Господи, велик Ты и всемогущ! — вдруг охнул он. — Что было бы, если б она с дочерью осталась дома! — и продолжал: — Оставила дочь послушницам, они любят с ней играть, и сама в сад вышла. В тот, что за оградой. Ядвига хотела положить зерно в монастырские хранилища — сам знаешь, сын мой, что сейчас в стране деется. У нас стены каменные, мы и пожар выдержим, и осаду. Не то, что ее усадьба. Я сказал — Церковь никогда не оставит без помощи детей Божьих, конечно, пусть крестьяне к нам свозят, у нас в сохранности пролежит хоть до смыкания времен…
Он говорил, говорил, внезапно став болтливым. Уточнял множество деталей, возвращался к началу, что-то вспоминал, что ему казалось несомненно важным… А блестящие глаза смотрели вдаль.
— И тут крестьянин прибегает. Из деревни. Он за помощью к нам побежал, сказал, господский дом грабят. Ядвига на коня — и в деревню. Она же хозяйка… Я тоже выехал. С братьями. Чуть опоздали мы… Ядвига мужиков в бой вела, дом уже загорелся, мужики озверели: в подвалах ведь их урожай хранился, как раз тот, о котором мы условились назавтра в монастырь его перевезти… Как Ядвигу срубили, я и не видел. Воров тех мужики переловили. Злые были. Порешили всех до одного. Грех… Я отпустил им его. Только вызнал, откуда шайка. Из Савьяра. Там, говорят, весь урожай барон выгреб, подчистую. Ну, тамошние мужики и вздумали разжиться чужим добром. Долго выбирали, сюда пришли. Здесь хозяйка — женщина, да и усадьба почти не охраняется…
…Ядвигу похоронили сразу после рассвета на монастырском кладбище. Задерживаться не стали. Эрик взял у отца Сигизмунда его парадную коляску, посадил туда дочь с няней. И поехали обратно.
В Тыряни их встретили мужики. Эрик остановился, внятно объяснил, что хозяйки нет, а имением ее до совершеннолетия дочери он станет управлять сам. Мужики одобрительно загалдели, да они уж давно привыкли, что князь здесь частенько бывает, боялись лишь, чтоб не подарил их какому другому хозяину. О пропавшем зерне — оно сгорело вместе с домом — Эрик сказал, что беспокоиться нет нужды. В его поместьях люди никогда с голоду не мерли. А в ближайшие дни он пришлет к ним управляющего, тот составит обстоятельный отчет.
Ехали медленно — из-за коляски. Эрик, впрочем, неудовольствия не показывал, хотя предпочитал двигаться побыстрей. Оттар не теребил его, подспудно чувствуя себя виноватым: если б он сразу, едва увидев кровавую луну, разбудил бы Эрика, если б они тронулись в путь ночью, а не после полудня…
Засветло в Найнор не успевали, решили ночевать в Годиноре. Эрик взял в седло уставшую от сидения в экипаже дочь, показывал ей окрестности, негромко рассказывал какие-то валадские сказки. Дочь у него была на диво непоседливой, Оттар порой удивлялся, как Эрик удерживает ее. Она заливисто смеялась, так как была еще слишком мала, чтобы понять, какое горе на нее обрушилось. А Эрик едва улыбался — углами губ. И только сейчас Оттар обратил внимание, что у него поседели виски.