На второй день сгоревших заживо Назиму и ее мужа – большого советского начальника – похоронили на старом городском кладбище под хриплые, утробные звуки духового оркестра. Хоронить, по сути, было нечего. Дом сгорел дотла, словно был сделан из картона. Прибывшие пожарные только рты разинули. Поэтому в два новеньких гроба бросили лишь по горстке пепла, обтянули их пурпурным сукном и наглухо заколотили гвоздями.
– Вот и конец ведьме пришел!
– Слыхали, говорят, это был поджог!
– Чем-то непонятным дом облили. Камни горели, как солома!
– А в саду-то… В саду нашли ожерелье его первой супруги убиенной!
– Ни дать ни взять – с того света отомстила!
– Тоже – ведьма!Еще месяц в городе обсуждали на все лады это страшное и таинственное происшествие. А когда слухи и пересуды пошли на убыль, когда не только горожане, но даже бывшие соседи погорельцев перестали содрогаться от жутких воспоминаний, в том самом ауле, где когда-то жила Назима, в ее прежнем доме появилась неизвестная старуха. Одним своим видом она наводила ужас на односельчан: сухое, согбенное тело с огромными, как два горба, торчащими лопатками, обвисшие, как пакля, седые волосы и страшное, изрытое оспой, обожженное лицо. Один глаз вытек, и на его месте пузырилась яйцом неестественно белая кожа. Другой был на месте, но не закрывался никогда, потому что отсутствовало веко. Впрочем, и этим, единственным, глазом старуха не видела. Однако каким-то непостижимым образом она угадывала все, что происходило вокруг нее и даже далеко за пределами аула. Она знала по именам всех односельчан и нередко пугала их своей страшной проницательностью:
– Здравствуй, Шавкат! Что же ты не здороваешься? Так торопишься сообщить семье, что получил работу на моторно-тракторной станции?
Обескураженный Шавкат останавливался на дороге как вкопанный и в изумлении шевелил губами, теребя в руках листок бумаги с печатью МТС.
– А вот и Юсуп! – продолжала старуха, вскидывая сухую руку с клюкой. – Он еще не знает, что завтра у него родится дочь. Шестая в семье.
Через минуту из-за дувала появлялся Юсуп, ведущий на привязи молодого ослика.
– Юсуп! Поспешай! Лазиза должна вот-вот родить!
Он махал рукой:
– Еще не срок! В конце месяца только…
Но на следующий день безутешный Юсуп шатался по селению без ослика:
– Опять дочь! Шестая. Ни одного йигита в семье!
В другой раз старуха приветствовала пожилого дехканина:
– Мираншах! Ты уже не хочешь жениться на мне? Я уже не хороша для тебя?
Мужчина пятился в растерянности и во все глаза таращился на уродливую соседку. А та продолжала ехидно:
– Ну что ж… Насильно милой не будешь! Ты как был дураком, так и остался. Может, в тюрьме поумнеешь!
Никто уже не удивлялся, когда за Мираншахом приехала машина с брезентовым верхом и два милиционера увезли его в город.
– Перед войной выпустят, – витийствовала слепая, успокаивая рыдающих родственников арестованного дехканина. – Но с войны уже не вернется…
В ауле дом старухи опять стали обходить стороной. Ее боялись. Ею пугали детей.
– Это Назима! – шептались женщины. – Она ожила!
– Точно – она! И в огне не сгинула!
– Ведьма!
Даже районному начальству и милиции не был чужд суеверный ужас. Несколько раз местные власти намеревались нанести визит страшной старухе. Но еще не поросшие мхом воспоминания об их предшественнике, навестившем однажды этот дом в сопровождении вооруженных красноармейцев, убившем после этого свою жену, а затем сгоревшем заживо, останавливали даже отчаянных смельчаков.Во время войны страх за родных и близких перевесил все другие страхи, и в дом Назимы стали время от времени наведываться отчаявшиеся женщины.
– Бабушка, – шептали они вкрадчиво, – скажи, как там мой?
– Скоро ли Хасан вернется? Не ранен он? Что-то весточек от него давно не было.
– Когда же войне конец, бабушка?
Старуха сверкала единственным немигающим глазом и пророчествовала:
– Живой… Но силу его мужскую осколок забрал. Вернется – на ласку горячую не надейся.
– Герой, герой Хасан твой. Ранен был пустяково. Уже зажило все. Сейчас пока в тылу девок белокожих полюбливает.
– Еще три длиннющих года… И еще четыре нескончаемых месяца к ним. А аукаться еще дольше будет. Половина мужиков – на том свете!
Никто и никогда не радовался ее пророчествам. Ведьма – она ведьма и есть…