Я попыталась вырваться, но не тут-то было — она держала меня словно клещами.
— Хороший послужной список, Ковальчик, — Берц с силой сдавила моё запястье. — Девкам нравятся наколки — и брутальность, так это называется. Пока она не обратит внимания на браслет и не догонит, сколько мертвецов тащится за тобой в кильватере. Особенно её проймёт то, что среди них когда-нибудь да затесалась пара-тройка ангелоподобных детишек, — а, Ковальчик, ведь не без этого? — и не важно, что эта свистушка видела таких только на пасхальных открытках.
Мне чихать было на браслет, трупы в кильватере, и всё прочее, что стало неотъемлемой частью моей жизни. Для начала мне просто-таки до усрачки пригорело пройтись с этой девочкой по Старому городу. Мне приспичило купить ей какую-нибудь туфту, вроде букетика фиалок, и ссать ей в уши всё это сентиментальное дерьмо про её пальчики, ножки и прочие части тела — про все вместе и про каждую по отдельности.
— Ведь не без этого, Ковальчик, да? — саркастически спросила Берц снова. — Только представь, она пропищит этим своим голосочком: "Ева, милая, расскажи мне что-нибудь?"
Мне резко поплохело. Не потому, что я живо вообразила, как рассказываю всю подноготную, — а потому, что в ушах у меня зазвучал этот голосок… "Привет…" Она сказала всего лишь одно слово, всего только какой-то чёртов "привет" — и я спеклась.
— Вместо горы трупов я посоветовала бы тебе запастись горой монет, — добавила Берц. — И способностью очаровывать всё и всех, вплоть до грудных младенцев и надгробных плит. Тогда у тебя есть шанс. Не без этого.
Её пальцы держали меня почище наручников, и в прошлой жизни Берц точняк была как минимум полицейской овчаркой.
К "массе проблем в придачу" мне было не привыкать. Не без этого, как выразилась бы Берц. С разнообразными проблемами я успела сродниться; наоборот, возникал вопрос, что я стала бы делать, исчезни они из моей жизни в неизвестном направлении.
— Я учту… госпожа Берц, — сказала я — и вырвала руку.
Стальное кольцо разжалось. Я стояла, потирая красные пятна на запястье.
— Вудстоун — высший класс, никто не спорит, — вдруг сказала она. — Стажируется на военврача. Сначала все думали, что это чушь собачья, которая выскочит у неё из головы хотя бы после того, как её первый раз стошнит в анатомичке.
— И? — брякнула я, слегонца забив на субординацию.
Берц покосилась на меня, но промолчала — быть может, на неё всё-таки произвели впечатление яблоки с фиолетовой барышней.
— И - ничего. Стажируется, — наконец, сказала она. — Вопрос не в ней, а в её папаше. Думаю, у кого-нибудь вроде тебя нет родственника, который за малейший косяк отобьёт башку половине части. А у неё есть.
Мне мог отбивать башку кто угодно. Потом. Я соглашалась на это, даже не задумываясь. А уж до половины части мне однозначно не было никакого дела.
Сзади неслышно подошла Адель.
— Здравствуйте, Ковальчик, — невозмутимо сказала она, глядя куда-то в окно.
А я подумала, как когда-то там, в серебристо-зелёном доме, — какие у неё мягкие пальцы.
Только вот она была немного из другой жизни, чем фиалки, конфетные коробки в виде сердца и легкомысленный флирт.
С ней можно было говорить о смерти и трупах, потому, что с ней можно было говорить про что угодно.
Адель любила своих цветочных монстров, а монстры любили устроить охоту за рукой того, кто неосмотрительно решал их потрогать.
Они были совсем не похожи на обычные бестолковые цветы. И никто из них не любил конфет — ни Адель, ни монстры, ни трупы.
Адель была тут, по эту сторону забора, где рулила реальность.
А где-то там, на вольных просторах мечты, где обитало это создание, косяками водилось кружевное бельё, розовые ленточки, духи со сладким запахом, который волновал плоть, и фарфоровые статуэтки полуобнажённых нимф. Шёлковые чулки, поцелуи, похожие на крылья бабочек, пальчики, пахнущие смесью опиума и лакрицы, которые хотелось прижимать к губам, таинственные альковы… и, дьявол меня подери, секс.
Тупой животный секс, от которого у кого угодно могло снести башку, к едрене фене и ко всем чертям преисподней. Запах секса ещё висел в воздухе, несмотря на то, что танцующие глазищи с воздушным именем Эли были уже далеко.
Хотя кто-то, наверное, подумал бы, что это всего лишь её духи…
У меня в висках застучал пульс, точно мне принялись колотить по черепу изнутри.
Я вытерла со лба пот и подумала, что заору, как резаная, если сей секунд не свалю в сортир. Сейчас мне точно не помешало бы ведро ледяной воды, вылитое на голову.
Адель внимательно изучала мою рожу, которая теперь-то уж наверняка была похожа на помидор. Я сделала шаг назад — и смахнула на пол какую-то плоскую хреновину, похожую на эмалированный поднос; эта штука загрохотала так, что с дерева напротив с шумом сорвалась стая воробьёв.
Самое время было наступить первым из проблем, которые прилагались к этой танцующей Эли.
— Здравствуйте, доктор Дельфингтон, — автоматически сказала я.
— Тебе нравится Эли Вудстоун, — Адель говорила так, словно констатировала медицинский факт — а я была жертвой аборта и плавала в заспиртованном виде за стеклом лабораторной банки.
— Да, — слёту бухнула я. — Извини.
— Извинить за что? — удивилась Адель.
— За то, что нравится, — я выглядела, как полный дебил, не иначе.
— И? — спросила Адель.
Что за чёрт? Это было моё слово. Когда я не хотела ломать мозги, я говорила это "И?" — и оно означало: "И что же мы будем делать дальше, Ник?" или "И что ты хочешь, чтоб я сделала, Ник?"
— Такое ощущение, что сейчас ты лопнешь, — выручила меня она.
— И - просто нравится, — я не придумала ничего лучше.
— Она милая, — сказала Адель.
— Милая, — тупо согласилась я.
Я не могла тут же на месте взять и выдать, что мои мозги окончательно и бесповоротно сказали мне "пока", а в качестве думалки заработали совершенно другие части организма. Я предпочла бы проглотить свой язык, нежели признаться, что больше всего на свете мне хотелось пройтись с этой Эли по улице.
— Я чувствую себя полным дерьмом, — честно сказала я.
— Потому, что ты считаешь, что она милая? — уточнила Адель.
— Вроде того, — сказала я.
— Вокруг нас куча милых людей. При чём тут дерьмо? — она пожала плечами.
— Конечно, ни при чём, — поспешно сказала я.
— Она приходит сюда примерно два раза в неделю, — добавила Адель, глядя мне в глаза. — Если ты считаешь её милой, почему бы вам с ней как-нибудь не поболтать?
— На кой чёрт дочери полковника сдался рядовой карательной роты? — в лоб спросила я.
— Абсолютно не сдался — если ты всё время будешь талдычить о том, что она — дочь полковника, а ты — рядовой карательной роты, — терпеливо пояснила Адель. — Послушай, Ева — вокруг нас целый мир.
Я поняла, что она хотела сказать. Иными словами это выглядело так: не выноси себе мозг там, где в этом нет смысла. Не извиняйся за то, что тебе пришлось прикрикнуть в разгромленной радиостанции — чтобы спокойно делать свою работу, какой бы она ни была. Живи и дай жить другим — если обстоятельства сложатся благоприятно. Дыши, радуйся, люби — пока всё хорошо. Просто живи — дальше.
Чем-то она была похожа на Ника. Только Ник был мой друг, а Адель…
Я не знала, кем приходилась мне Адель. Точнее, кем бы она позволила себя считать.
— Ладно, давай не будем обсуждать, — сказала я. — Милая — и всё. Конец истории.
— Как скажешь, — согласилась Адель.
В районе пола звякнуло стекло. В её кабинете — и почему-то именно на моём пути — тоже оказалась куча всякой шняги, которая попадала на пол, будто решила подставить меня по полной программе. Это был какой-то тотальный заговор вещей, не иначе.
Адель нагнулась и стала подбирать блестящие инструменты. На тополь за окном потихоньку возвращались осмелевшие воробьи…
О, нет, ребята, это был не конец истории — это было только её начало. С массой проблем в придачу, — с чувством того, что саму себя мне следует утопить в сортире, и никак не меньше, — с желанием свести браслет или загипнотизировать эту крошку так, чтобы она и не подумала интересоваться этой темой, — и, наконец, с круглой суммой наличными я приступила к реализации плана "Перехват".