— Адель, ты умеешь водить машину? — спросила я, не глядя на неё.
— Умею, — сказала она. — Немножко.
— Значит, сейчас ты по ходу пьесы реактивно освоишь "Курс молодого бойца", — просветила я.
— Это как? — удивилась она.
— Извини, ошибочка вышла, — я улыбнулась, по-прежнему глядя в стекло и видя там её отражение.
— Какая? — уточнила она.
— "Курс молодого водителя", — пошутила я. — То есть, реактивно научишься. Даже если и не умела.
— Зачем? — спокойно спросила она.
— За надом, — ответила я.
Минуты утекали безвозвратно, я прямо-таки всей кожей ощущала их уже позади. А в это время в полную силу разворачивалась пружина плана "Перехват" под каким-то немерено крутым кодовым названием: "Уран"… или "Нептун"… или, может, "Сатурн" — я почему-то никак не могла вспомнить… А ведь это была моя работа, моё дело. Каждый слинявший дезертир, человек без лица, из которого требовалось изготовить котлету, был когда-то моим делом — до тех пор, пока я сама не превратилась в этого слинявшего дезертира…
У меня было совсем немного времени, может, пять минут, может, меньше. А если судьба ещё раз не повернётся ко мне задом, то и больше. Одной непрухи — еле ковыляющей тачки — нам было выше крыши. Я рассказала Адель, где газ, тормоз и сцепление, и велела, после того, как я спрыгну, жать на газ с такой силой, словно за ней гонятся демоны или стадо бешеных слонов. Впрочем, в нашем случае, это было вовсе не "словно".
— А что потом? — тихо спросила она.
— Потом ты наймёшь любую машину — только сразу, Адель, сей секунд, как сможешь до неё добежать — а дальше сядешь на любой поезд, идущий куда угодно, только не в сторону границы.
— А потом? — она хотела знать всё до конца.
— Потом ты доберёшься до моего города, попытаешься найти Ника и дашь ему денег. Не просто сколько-то там денег, а МНОГО денег.
— А ты? — настороженно сказала она.
— Слушай, ты так и будешь контролировать каждый мой шаг, а? — возмутилась я.
— Я просто хотела узнать, — парировала она.
— Тогда я могу попросить тебя о небольшом одолжении? — я всё ещё глядела только вперёд — потому что иначе я не смогла бы расстаться с ней. Ни за что.
— О каком это? — конечно, тут же спросила Адель.
Я выдохнула и приготовилась сказать самое важное.
За стеклом по-прежнему была серая хмарь, пронизанная нитками дождя. Именно поэтому я могла хоть как-то видеть в стекле её милое лицо, хоть и не могла разобрать, о чём она сейчас думает.
— Пожалуйста… пожалуйста, сними с меня цепочку и подержи её у себя, — наконец, сказала я. — Недолго. Совсем чуть-чуть.
— Сколько? — спросила она деловито, словно была не в этой машине, а выбирала себе на базаре овощи или новую блузку.
— Совсем недолго, — сказала я. — Обещаю.
Она немного помедлила. Словно не решалась прикоснуться ко мне, опасаясь, что машина вильнёт, и мы полетим в кювет. А потом подняла руки и стала расстёгивать этот хитрый замочек.
А мне и впрямь стало как-то не по себе… Так не по себе, что руки на какое-то мгновенье ослабели, и я превратилась в подобие чучела или куклы, сшитой из тряпок. Машина резко ушла в сторону, и в этот момент раздался звук, точно где-то лопнула струна.
— Цепочка, — сдавленно сказала Адель.
— Порвалась? — я поняла это почти сразу.
— Да. Извини, — виновато ответила она.
— Ерунда, — я опять улыбнулась, чтобы она не слишком гоняла.
— Ты не понимаешь, — возразила она — и голос был похож на горящую бумагу, когда она еле слышно шуршит, сворачиваясь от пламени. Или на осенние листья, которые ветер гонит, жёлтые и никому не нужные, по брусчатке Старого города…
— Я понимаю, — ласково сказала я. — Не переживай.
— И что теперь? — спросила она.
— Просто храни, — я починила бы эту цепочку, да вот только прямо сейчас на это уж точно не было времени.
— Помни, недолго, — требовательно сказала она. — Ты обещала.
— Честное военное, — пошутила я.
И наконец посмотрела на неё. Потом, держа руль одной рукой, поцеловала в ухо, вдохнув милый запах её волос, слабо-слабо пахнущих цветочным мылом.
— Перелезай на моё место, — сказала я и сжала изо всех сил зубы. Чтобы не сказать ей "прощай" или ещё какую-нибудь галиматью. Я просто сказала:
— Адель…
— Я тоже… — тут же отозвалась она, и мир вокруг стал тёплым, словно летний полдень…
Я последний раз сжала её руку и перелезла на заднее сиденье. Машина какое-то время виляла по дороге, как пьянчужка, идущий домой из пивной, а потом выровнялась и рывками сбавила ход. Я взяла винтовку, завернула в свою куртку, чтоб, не дай господь, не покоцать оптику, и на ходу выпрыгнула из машины.
Оказалось, это не так легко, как кажется, когда ты смотришь какой-нибудь крутой боевик. Там всё идёт как по маслу — герои сигают из тачек и поездов на полном ходу, без парашюта прыгают с самолётов — и, как ни в чём не бывало, вскакивают и бегут дальше. Я точно не попала бы в герои, даже в самом захудалом фильме: больно грохнувшись о землю всеми костями, я ещё пару метров проехалась на своём бренном теле по асфальту, жёсткому, как наждак, — даже несмотря на то, что тачка плелась по дороге с черепашьей скоростью. Да, наверное, мне предстояло скоро расстаться с ним, но скоро — это не значило "сей секунд". Потому что оно, это тело, было мне ещё очень и очень нужно.
Стояла тишина раннего утра, наполненная только шёпотом дождя и шорохом гравия, когда я, хромая, волоклась до обочины. Потом шорох затих — я добралась до травы. Остался только дождь.
И тикали у меня в ушах невидимые стремительные секунды этого то ли "Урана", то ли "Сатурна" с безликим номером пять…
Невозможно было сделать закладку на дороге — её бы заметили. Просто так положить посреди дороги пехотную мину было идиотством — её бы увидели и просто объехали, даже не останавливаясь.
Но стоять и думать про то, сработает или нет, было не меньшей тупостью. С таким же успехом я могла сама лечь поперёк полотна, размышляя, заметят меня или нет, или сразу нарисовать себе кружок на лбу, надеясь, что именно в этот раз в рожках автоматов ради прикола не пули, а шарики с краской.
Фортуна подмигнула одним глазом и слегка повернулась в мою сторону — на дороге всё ещё было тихо. Я кое-как приспособила на обочинах пару направленных осколочных мин, выдохнула и оттусовалась на более приличное расстояние. В это время вдалеке заурчал мотор.
Самое интересное, что идея сработала. Десант был на броне — и, как и предполагалось, смотрел в оба. Фортуна усмехнулась и погрозила мне пальцем. Бэтер уверенно пёр вперёд, и даже за добрых сто метров я видела малейшую щель между листами обшивки. Почему-то я ожидала, что тут же развернётся башня, и пулемёт врежет для начала по кругу — на всякий пожарный, — но пока стояла тишина.
Все те доли секунды, которые потребовались, чтоб привести в действие электродетонатор.
Я прилепилась к окуляру оптического прицела с такой силой, что мягкая резинка впилась мне в кожу вокруг глаза, — и фигурки неожиданно приблизились так, будто я стояла в нескольких десятках метров. Меня внезапно накрыло странное чувство дежа-вю, или даже нет — мне показалось, что я там, вместе с ними, то есть, была вместе с ними, ведь это же моя семья, моя рота. А сейчас я будто бы просто вылезла из этого бэтера и отошла до ветру, и вот меня, того и гляди, позовут обратно… И я лежала, переполненная этим чувством странного ожидания того, чего уже не могло случиться никогда, ожиданием, что сейчас я услышу: "Ковальчик, батонами шевели…" Это была моя семья, моя рота, но, чёрт меня возьми, у меня была ещё и моя Адель, с несколькими жёлтенькими листочками, запутавшимися в волосах, будто она продиралась через пожухлые акациевые кусты…