— По-моему, немного оттягивает, — присмотревшись, осторожно высказался Шашапал.
— Вообще-то на сыне медика все как на собаке должно заживать, — объявил Иг.
— Разве отец у тебя медик? — удивился Шашапал. — Ник сказал, что танкист…
— Мать у нас врач, — улыбнулся Иг. — Военврач. Хирург.
Из комнаты бесшумно появилась девчонка, протянула Шашапалу брюки.
— Спасибо. — На этот раз Шашапал почему-то застыдился и опустил глаза. Взяв брюки, ушел с ними в туалет.
— Тебя как зовут? — полюбопытствовал, обращаясь к девчонке, Иг.
— Елена, — ответила девчонка.
— Елена? — переспросил Иг. — Значит, Лена?
— Елена, — твердо повторила малышка.
— Но Еленами взрослых теток зовут, — мягко уточнил Иг, — а ты ведь не взрослая.
— Уж какая есть… Елена, — стояла на своем девчонка.
— Будь по-твоему, — лукаво улыбнулся Иг. — А какое же у тебя отчество?
Елена застыла, задумалась.
— Отца-то твоего как зовут? — зыркнув по потолку смешливыми глазами, задал Иг вопрос-подсказку.
Елена качнулась на ватных ножках и простодушно призналась:
— Запамятовала.
— Как это запамятовала?! — закричал Ник. — При тебе же другие его как-то называют?
Елена подняла серые глаза на Ника, точно прикидывая, стоит ли с ним дальше разговаривать, помедлив, сказала глухо.
— Не видала я его никогда.
— Убили? — вырвалось у Сергея.
— Нет. В госпитале он. Город Алма-Ата называется, — чуть заметно пожав плечами, сказала Елена. — Он от нас ушел… войны еще не было. Так мне мамаша-тетка сказывала. Она мне и имя его говорила. Да я запамятовала, вот…
— Какая еще мамаша-тетка?! — От волнения у Ника пятна по лицу пошли.
— Котора в деревне.
— В какой деревне? — разозлился Ник.
— Чего ты? — Девчонка ласково глянула на Ника, и тот сразу застыл пристыженный.
Вышел из туалета Шашапал.
— Здорово, а? Так только моя бабушка зашивать умеет, — Шашапал неожиданно подпрыгнул, закружился, подщелкивая пальцами над головой.
Первым прыснул Иг. За ним Ник. Потом Сергей. Шашапал с охотой к ним присоединился. Елена лишь одними глазами улыбнулась. Тихо спросила:
— С мятой чаю хотите?
Мальчишки недоумевающе переглянулись.
— Мята — трава такая, — пояснила Елена. — И вкусна и лечит.
Первой встретила их в той удивительной комнате большая коричневая фотография молодой женщины редкой красоты, чьи огромные строгие глаза показались им знакомыми.
— Это кто? — не удержался от вопроса Иг, кивая на фотографию.
— Хозяйка, — пояснила Елена.
— Вероника Галактионовна? — ахнул Шашапал.
— Она, — подтвердила девчонка. — Молодая тоже была.
— Она кто? — спросил Ник.
— У Вероники Галактионовны профессий много, — обращаясь непосредственно к фотографии, охотно объяснил Шашапал, — а сейчас, если не ошибаюсь, она в библиотеке работает.
— В библиотеке, — подтвердила Елена, — а по ночам платки разрисовывает. Я гляжу из-за ширмы. Может, тоже смогу так вскорости. Не все ж на шее у нее сидеть.
— Она тебя на воспитание взяла? — глядя то на фотографию, то на Елену, осведомился Иг.
— Отцу она сестра дальня, — обстоятельно объяснила Елена. — Отец нас долго из госпиталя искал, пока мамаша-тетка от него письмо первое получила да назад отписала. Деревня-то без домов пока. Землянки как есть. Потом отец с Галакионовной списался.
— Галактионовной, — мягко поправил Шашапал. И на всякий случай добавил: — Вероника Галактионовна.
Елена согласно закивала.
— Тогда уж отец сызнова написал, а потом и от нее письма пришли. Писала, пусть я в Москву еду. Как-никак у мамаши-тетки своих трое. Собрали меня. В Пскове на поезд мамаша-тетка усадила. Здесь мне куда богаче живется. Сытней…
После того как Елена ушла на кухню, они еще некоторое время стояли тесной группкой, околдованные взглядом строгой красавицы из навсегда ушедшего времени.
Но постепенно острые, таинственные запахи лака, терпких духов и пудры повлекли мальчишек за ширмы. Их встретили этажерки, заставленные фотографиями и диковинными фигурками, тумбы, увитые тускло-медными лианами, низкие экранчики, изукрашенные выцветшими от долголетия ирисами и орхидеями.
Комната-лабиринт с каждым шагом преподносила новые сюрпризы.
Никто из них и представить тогда не мог, что весь этот антураж из прошлого давно утерял былую значимость и сегодня, за исключением нескольких вещиц, практически ничего не стоил.