— Как мать меня к бабушке Марии привезла… сказать не могу. Запамятовала. Помню только, что сперва мы ехали через город Остров.
— Остров? — удивился Шашапал. — Город на острове стоял?
— Не знаю. Запомнила, что говорили вокруг Остров да Остров… А после Острова мы к бабушке Марии приехали… Кругом лес и цветов не счесть. Большие, духовитые. Елки мохнатые, синие до неба. Июнь обначаливался только… Про войну в деревне слыхом не слыхали. Я все к цветам да травам ластилась. Один раз к бабушке Марии подошла… «Отчего, — спрашиваю, — бабушка, у тетки Ксении тень на лице?..» — «Какая тень? Чего ты?» — удивилась бабушка Мария… «Вот, — говорю, — как туча на лицо нашла и не уходит. И глаза в тумане…» Поглядела на меня бабушка. Погладила по голове. Побегай, говорит, лучше по лужку клеверному. Глянь, какой он ласковый. Белый да алый. Вбери в себя дух добрый. Я и убегла. Так на другой день дочка-двухлетка Ксении в озере утопла. Детишки старшие купались там себе. Жарко. Ну и Ксения искупалась да на дневную дойку заспешила. А дочку под присмотр старших оставила. Она уже не раз так делала. Ребятишки заигрались и не видали, как та в воду пошла… Схватились, когда малая уж захлебнулась так шибко, что и не откачали… На всю деревню беда. До немцев ничего хуже не было. Ксения молчком убивалась. Не плакала. Так ее в больницу и свезли. А война замутила всех, да вслед немец пришел. Я про Ксению и позабыла. А бабушка Мария, выходит, помнила.
Медуница взяла со стула чашку с морсом, осторожно, словно он горячий был, стала отпивать.
— Значит, ты прорицательницей оказалась? — глухо спросил Сергей.
— Может, совпало так, — задумчиво усомнилась Медуница. — Скорее, что совпало. Потому как бабушка Мария когда сызнова меня про Ксению пытать стала, я уж в голове и не держала ничего. Тогда она сама мне напомнила…
Медуница примолкла. Как будто внутрь себя заглянула.
— Вот ведь как… Бабушка Мария всегда хлопотала да бегала. В делах недосуг ей со мной разговоры разговаривать. Зато как отрезал ей Вальтер ногу, кончилась беготня. Мамаша-тетка и за нее и за себя хозяйничать стала. А я какая ни есть, несмышленая, а все-таки при бабушке. Хотя, кто знает, может, и время подошло. Или почуяла она, что расставаться нам вскорости, а я не научена, как с чужими людьми быть.
— Погоди, Елена. Погоди, — прервал девчонку растревоженный Ник. — Я про этого проклятого Вальтера ничего понять не могу! Сколько раз ты его поминала уже. А у меня в башке все не сходится никак. Кто он был в конце концов?
— Доктор немецкий, — напомнила Елена.
— Ничего не понимаю. Он в бабушку твою стрелял?
— Стрелял.
— Убить хотел?
— Нет… Он с ней обходительный был. И Курт бабушку во всем почитал. Курт при Вальтере денщиком служил. И по врачебным делам помогал ему, как санитар. Курт по-нашему лучше Вальтера понимал. Хотя Вальтер тоже много слов знал. Вальтер куда как хорошо перед другими немцами говорил.
— Все-таки ты что-то путаешь, — вмешался Шашапал. — Сама говорила, я помню, немцы в вашей деревне недолго задерживались.
— До Вальтера с Куртом так оно и было, — подтвердила Медуница. — А к декабрю немцев пришло много. И к нам и по соседним деревням встали. Курт пошел по деревне для Вальтера самую чистую избу выглядывать. И чтоб потолок высок был и просторно. Выглядывал, выглядывал да избу бабушки Марии и взял. Она крепко рублена была. На взгорке, над озером самым. За водой ходить недалеко. Опять же нас с бабушкой Марией двое, какие есть. А уж в чистоте ни с кем в деревне бабушку равнять нельзя. Весной-летом каждое бревно на стене да на потолке, что твое золото, под солнцем горело… Бабушка на неделе избу по два раза мыла. Я ей страсть помогать любила. Она всякие забавы тогда вспоминала да мне сказывала… На что осенью грязюка наползала, а в избе у нас все одно чисто. Нарядно всегда… Вальтер за чистоту сильно бабушку Марию хвалил. Но сам, как халат белый наденет, меня озноб пробирал.
— А в форме ты его не боялась? — усмехнулся Иг.
— Нет, — отвечала Елена. — Вальтер мне круглый шоколад давал.
— И ты брала? — ужаснулся Сергей.
— Брала… Но галеты мне больше нравились.
— Да как же можно из рук врагов брать еду? — возмутился Сергей.
— Уж брала, — глаза у Медуницы сузились, ушли в глубь воспоминаний.
— Понимаешь, — попытался оправдать Елену Шашапал, — если отказываться, то можно было этих немцев разозлить. И неизвестно, что бы они сделали c Еленой, да и с бабушкой ее…