При выходе из кино нетерпеливая, гудящая толпа на какое-то время завихрила, оторвала друзей друг от друга.
Кто-то сильный и жилистый обхватил Сергея сзади, прижал, накрыл собой в гуще толпы, что медленно плыла по узкому проходу. Кисти рук Сергея, привычно сжимавшие костыли, внезапно оказались в плотном плену. На темя улегся костистый подбородок. Слегка придавил, прикрывая Сергея от занудливого дождя. Чужие мосластые ноги быстро приспособились к его шагам. Страх настолько обескуражил, парализовал волю, что Сергей не отважился и рта открыть.
— Вникай без шухера, — сипато зазвучал над головой незнакомый въедливый голос. — Иди как поведу. Шуметь не треба. Лыбься, лыбься, будто на сеансе. Больше лыбься — дольше проживешь.
Шли рядом люди, курили, пересмеивались, вспоминая, как охаживала по башке бесноватого ефрейтора вольнодумная тетка Швейка. Те, кто спешил, обгоняя, частенько спотыкались о костыли Сергея, незаметные в плотной толпе. Но никто почему-то не замечал его молящих о спасении глаз. А те, кто оглядывался случайно, думали, должно быть, что хромого мальчишку заботливо ведет старший друг.
Вместе с толпой они прошли насквозь родной двор, пересекли закоулки, ведущие на Пятницкую улицу. Миновали несколько проходных дворов и наконец остановились в синюшной темени извилистого перехода, под сонными лестницами, где и двум взрослым разойтись совсем не просто.
Зигзагообразный переход, начинавшийся на заднем дворе старого шестиэтажного дома, выводил через проходное парадное в узкий проулок, что искривленным отростком загибался к главным воротам Пятницкого рынка. Две лампочки, освещавшие переход-зигзаг, кем-то регулярно вывинчивались, едва начав свою службу.
Властный поводырь вдруг резко развернул Сергея на себя, вырвав из-под мышек костыли, придавил к невидимой стене.
Рядом прозвучал снисходительный смешок Чапельника. Чье-то прерывистое сопение. Хамский басок Юрки Окурьянова.
— Чем больше будешь кобениться, тем сильнее закручу.
Кого-то швырнули к ногам Сергея.
— Ладно, гад, сочтемся! — услышал Сергей из-под ног задавленный хрип Ига.
— Где девка? — спросил голос Чапельника.
— Ушла, неохотно откликнулся Конус. — За старлея спряталась и с концами.
— Упустил… Учтем, — весело предупредил Чапельник. — Значит, поговорим с мужиками. Цыц! Мошка!..
Вспышка света! Разорванное болью, в ошметках грязи лицо Ника, прижатого к полу… Заломлены за спину руки, которые хладнокровно «завинчивал» жердевидный незнакомец. Слепя Ника трофейным фонарем, Чапельник, сюсюкая, приговаривал:
— Неужели нам больно? Ведь мы такие сильные… А как же молодогвардейцы терпели?
Рванулся из темени Иг, в прыжке вонзил в руку Чапельника зубы!
Метнувшийся сноп света!
Бешеная свалка! Клочья мата! Слепой удар ногой в пах! Издалека проскребались слова Ига:
— Нельзя его сажать, сволочи! Или на ноги ставьте, или пусть лежит.
— Сажать точно нельзя! Позвонки свернем! — перехлестнул предупреждение Ига голос Конуса.
— Всунь ему костыли, Котик, — отплевываясь, процедил Чапельник.
Цепкие руки-ухваты подняли, встряхнули Сергея, приставили к стене, подсунули костыли-подпорки. Направленный в лицо луч фонаря вынудил зажмуриться. Боль в паху заставила скрючиться, сжаться. Мешали гипс и костыли.
Слова Чапельника хлестнули по самолюбию:
— Терпи, казак… Атаманом станешь…
Чапельник не спеша увел свет с лица Сергея, ухмыльнувшись, осветил затылок Ника, лежащего ничком на каменном полу. Снисходительно погладил неподвижный затылок и перевел луч фонаря на Конуса и Юрку, прижавших в углу Ига.
У жердевидного Котика в рассеянном свете выделялась лишь кепочка-шестиклинка, надвинутая на брови. Котик молчал, прислонившись спиной к стене.
— На парадном у нас Харч? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Чапельник.
— Харч во дворе. На парадном — Щава, — лакейски уточнил Конус.
— Значится, поехали дальше, — объявил Чапельник. — Немного обнюхавшись, сдали излишки пионерской отваги, можно ладком поговорить-покумекать. Пацаны вы с мозгами. Все помните. Мы тоже не забыли. Как на угольке последнем нас лягавым сдать хотели… За эти пылкие желания полагается потроха навыпуск. Но, учитывая ваш юный возраст, невзгоды военного времени и то, что сами мы когда-то играли в горны и барабаны… Помнишь, Котик?