— Гад ты и дурак, — хладнокровно парировал Иг. — Девчонка что тебе плохого сделала!
— Ты знаешь, я про кого! — заорал Ник. — Спасибо-спасибо. Вы тоже попробуйте. Давайте я вам положу…» — «Ах, мальчики, кушайте! Без витаминов вам расти трудно…» А сама на отца так и зыркает! «Счастливая семейка»!..
«Только Ника ничем не купишь, — съязвил Иг. — Ему говорят, что же ты ничего не кушаешь? А он оккупантам гордо в лицо: «За меня крысы все дожрут. Их у нас тут много!..»
— Зато девчонка как веселилась! — неожиданно засветился Ник.
— Как не веселиться! — засмеялся Иг. — Посмотрел бы ты на себя тогда! Точь-в-точь крыса недовольная. У которой кусок отнимают…
— Вы знаете, я такую крысу видела, — вдруг заговорила Медуница. — Я их много всяких помню. Но с обидой котора, только одну. Я у монахинь тогда жила. С едой негусто. А у Беаты бутылочка с клеем в келье стояла. Из крахмальной муки клей был. И сверху пробкой заткнуто. Мы как-то к Беате в келью тихо вошли — глядим, на бутылочке крыса сидит. Пробку прогрызла, но в горлышко ей не пролезть. А бутылка в гильзе тяжелой стояла. Не свалить. Так крыса хвост в клей макает и слизывает. Так и кормилась. Беата ее погнала. Крыса обернулась. И морда у нее в сильной обиде была…
Слова Медуницы внезапно всех примирили. Заставили примолкнуть. Устыдили даже.
Ник отвернулся ото всех, нахохлившись, вобрал голову в плечи, бесшумно ушел за ширмы. Шашапал, неловко сглотнув слюну, принялся поспешно растирать по лицу непрошеные слезы. Вырвав из кармана платок, Сергей, не глядя, протянул его Шашапалу.
У мести пустые глаза
Подобного приступа обжорства Шашапал не знал никогда. Возможно, оттого, что бабушка ни разу не варила таких щей из молодого щавеля. Обжигаясь и захлебываясь, Шашапал съел две полных тарелки подряд. А когда довольная Вера Георгиевна отправилась к подруге «понаслаждаться стихами Вийона», ненасытный Шашапал налил себе третью порцию еще неостывших щей, съел все до капли и даже вылизал тарелку.
Расплата пришла во время сна.
Сначала Шашапалу привиделась разбрызганная клякса величиной в двухэтажный дом. Постепенно клякса стала оживать, стягивая и сшивая зазубренные лучевидные осколки. Задышала, заколыхалась. Стала обрастать по краям мохнатым ворсом, похожим на иссиня-черных гусениц. В центре кляксы-паука вздулось белое пузырчатое пятно. В нем появились длинные печальные глаза. Нос хищной птицы. Рот с грязно-острыми бесчисленными зубками.
Вылупившись из кляксы, лицо тоскливо уставилось на Шашапала.
И тут он понял, что новоявленное существо не что иное, как сама Ночь.
Они смотрели друг на друга до тех пор, пока Шашапал не почувствовал, что сейчас Ночь попросит его о таком, чего он выполнить не в состоянии.
От страшной рези в животе он проснулся!..
Сквозь коридорную темень Шашапал помчался к спасительному туалету. Длинными шлепающими прыжками. Монументальные часы в комнате соседей-молчунов зловеще пробили дважды, когда Шашапал покинул обитель индивидуальных размышлений.
Теперь ему нестерпимо хотелось пить. И хотя глаза давно привыкли к темноте, в ванную Шашапал идти не рискнул, предпочел вымыть руки и напиться из кухонного крана.
Середина короткой июньской ночи была завешена туманом.
Ноги сами повели Шашапала к окну. В том месте, где Черниговский переулок шел на изгиб, в плотной толще тумана высветились две точки. Медленно расширяясь и накатываясь, бесшумно поплыли по невидимому ущелью проулка, устремляясь в спящие недра двора. Вслед за первыми раструбами приближающихся фар вспыхнули, засветились вторые.
Шашапал вжал лицо в прохладу стекла.
Две машины, не издав ни единого звука, остановились посреди двора. Фары первой выхватили из темноты вход в подвал Щавы. Фары второй скользнули по парадному пятиэтажного дома, где жил Сергей, и погасли.
От машины отделились быстрые тени. Очень скоро они обрели реальную плоть. Глаза Шашапала постепенно выделили перетянутых, ремнями милиционеров и трех людей в штатском. Низкорослого в кургузом пиджаке, поджарого и плотного в сером костюме. Одни, как показалось Шашапалу, окружили подвал. Другие исчезли в доме Сергея.
Нехотя вступало в свои права июньское предрассветье.
Первые звуки пришли к Шашапалу через двойные стекла, когда застучали в обутую ржавыми кусками железа, дверь подвала Щавы.