— Чайку поставлю сейчас, — встрепенулась Медуница.
— Нет-нет, — замотал головой Ник. — Не надо чая. Хочу сырой. Я быстро напьюсь. Иг, а ты немного назад давай. Уточни. А то я запутался как-то…
Иг сплел пальцы, показал, как пьет Ник, тут же развел ладони. Поцокал по зубам кончиком столовой ложки. Спохватившись, смущенно зыркнул на Медуницу и быстро заговорил:
— К госпиталю, кто хотел, подойти мог. Он на опушке леса стоял. За госпиталем роща сосновая. За рощей — зона. Незаметная почти. Столбы и проволока. Склады военные в глубине. В лесу. Ниоткуда не увидать. Ни с боков, ни сверху. Под высоченными елками. И маскировочной сеткой укрыты. В зоне, кроме складов и двух домиков для охраны, дом и амбар Степана Николаевича. Вход туда только по пропускам. Всех, кто в доме у Степана Николаевича жил, солдаты из охраны в лицо знали. А сам Степан Николаевич… как бы сказать получше… тетка Стеша его «богом хозяйственников» называла.
— Ты тоже, как и я, перескочил, — прервал Ига неслышно, вернувшийся Ник.
— Да я хотел про Степана Николаевича побольше разобъяснить, — сразу двумя руками заскреб затылок озадаченный Иг. — Все-таки он всем крутил…
— Давай я еще раз попробую. Поселил, значит, Степан Николаевич к себе в дом деда, его дочь и двух внучек. Евгения Ильинична все время в госпитале. Только поспать прибегала. Да и то не каждую ночь. Потому что к хирургу ее со всех ближайших госпиталей безнадежных привозить стали. А Илья Ильич, как приехали они сюда, в школу работать пошел. А через полтора месяца ноги так скрутило, что он еле до туалета дойти мог. Работы Илье Ильичу больше никакой не нашлось. Откуда здесь пианино да рояли. Сиди дома с иждивенческой карточкой да за внучками присматривай. Анюте хоть за год всего перевалило, но отличалась она шустростью большой. Везде лезла, куда не надо, нос совала. Маринка впереди, а младшая за ней все норовила. Но и сама по себе деду скучать не давала… Вокруг дома лес нехоженый.
— Да и в зоне Анюте заблудиться ничего не стоило, — вмешался Иг. — Ромашки в метр. Про травы я и не говорю. Прямо за домом малинник такой гущины. Только медведям лазить. Ягод всяких, цветов. А грибы какие!
— Грибы Анюта и повадилась надкусывать. У некоторых по полшляпки отъедала. Скажи, Иг? А?
— Илья Ильич и Маринка чего только изо рта у Анюты не вырывали.
— Но самое плохое для старика началось, когда хозяева дома из-за прытких внучек на него коситься стали, — торопясь поведать о главных событиях, продолжал Ник. — Про Зинаиду Ивановну забыли небось?
— Продавщица. Та, что на танке не увезти. Жена Степана Николаевича, — хладнокровно отозвалась Медуница.
— Она самая, — закивал Ник. — Именно Зинаида Ивановна и услышала, как Маринка сообщила Илье Ильичу: «Знаешь, деда, а в амбаре дикие звери живут. Громче слонов рычат».
— А на самом деле кто в амбаре жил? — спросил Шашапал.
— На самом деле Степан Николаевич выкармливал у себя в амбаре свиней, — чуть выждав, негромко сказал Ник.
— Ну и что? — выпалил Шашапал.
— Ты знаешь, сколько на рынке во время войны килограмм сала стоил? — мгновенно отреагировал Иг. — А грудинка? Парная свинина почем? Ты ее на Пятницком рынке часто видел?
— Ничего я этого не знаю. И не видел, — заспешил с оправданиями Шашапал. — На рынке вообще… Только два раза молоко бабушке покупал, когда она болела. И семечки. А свинины я и не видел никогда. Мне много денег не доверяют. Сам знаешь. Чего ты?..
— То-то и оно, — хмыкнул Иг. — В Ташкенте на базаре в сорок втором килограмм сала тысячу сто — тысячу двести стоил. А свинина свежая — полторы тысячи! Тысячу шестьсот! А у нас в городе я свинины на рынке не видел никогда. Теперь доходит? Или еще разжевывать?
— Ладно, ты сбавь пары немного, — повернулся к брату Ник. — Степан Николаевич и Зинаида Ивановна свиней у себя в амбаре не зря выращивали. Все-таки госпиталь для высшего офицерского состава был. Я же говорю, генералы там лежали. Жены, что к раненым приезжали, все отдавали, только бы на ноги мужей своих поднять… Конечно, в том госпитале хорошо кормили. Но сырую свежую печенку откуда достать? Или свинину парную? А у Степана Николаевича все было. Это они с Зинаидой Ивановной только «для самых своих, рискуя жизнью добывали». Якобы на каких-то хуторах, за болотом…