— А сколько денег вы Маринке отдать хотели? — заинтересовался Шашапал.
— Не успели мы ничего сделать, — сморщился Иг. — Первый раз на пробу слишком мало взяли. Второй раз помешали нам. Только мы бутылки и папиросы закопать успели, как Зинаида Ивановна милицию с собакой вызвала. А вот взяли нас, как дураков… Потому что всем скопом на сеновал рванули. Да еще дожидались, пока нас одного за другим вниз собака таскала. Надеялись, что пронесет. А уж там чуть не весь поселок собрался. Степан Николаевич с Зинаидой Ивановной. Кулаками дергают. Орут на всю страну. Грабители! Мародеры!.. Тетка руками от стыда закрылась. Плачет. Люди пальцами тыкают. А мы губы закусили. Руки назад, идем и ни звука… Как хотели отомстить — не вышло, но все равно тех гадов захомутали.
— Каких гадов? — не понял Шашапал.
— Зинаиду Ивановну и Степана Николаевича, — мрачно процедил Иг. — Мы поначалу молчали все, когда нас допрашивали… Каждого отдельно. Потом очные ставки пошли. И тут, когда Зинаида Ивановна орать начала, что мы десять банок икры и пятнадцать бутылок коньяка стащили… Я про все подлючие дела этой семейки высказал. И про свиней! И про Анюту! А тут Илья Ильич в милицию сам пришел. Попросил, чтоб судили его…
— А сестру Маринкину нашли? Анюту? — невпопад спросил Сергей.
Звонки в дверь перебили вопрос Сергея. Хлопнуло расшатанное парадное. Ломкий голосок в коридоре требовательно спросил:
— А где мой брат Игорь?
Через миг в комнате появилась остроглазая чернявая девчонка с косичками торчком.
Завидев Ига, девчонка вспыхнула большеротой улыбкой, выпалила, сглатывая окончания слов:
— Вам немедленно велено идти обедать! Тебе и вот ему! — ткнула она указательным пальцем в Ника.
Иг зарделся от счастливого смущения. Не дожидаясь ответа, большеротая пигалица набросилась с вопросами на Сергея:
— У тебя ноги протезовые?
— Нет. Свои, — сконфузился Сергей.
— Зачем же ты костыли носишь?
— Я их выброшу скоро, — пообещал Сергей.
— Из окна? — уточнила пигалица.
— Да нет… Просто так…
— Давай лучше их распилим, и кубики выйдут, — предложила девчонка. — А мой брат Игорь построит из кубиков для всех зверей и кукол дом.
Через лоскутья туч
И пришло утро предпоследнего воскресенья июня.
Проблуждав где-то в зарослях чужого времени, насмешливое утро по своему разумению вольготно разлеглось на подоконнике. Насвистывая и болтая ногами, оно великодушно разглядывало заспавшихся хозяев. Утро снисходительно потянулось, громко прозвенел сворачивающий на мост трамвай, и сейчас же в комнате началась суматоха.
Что-то роняли на пол, выхватывали друг у друга узлы и посуду, веревки и ножницы.
Беспрерывно хлопала дверь. Голосили соседские кенаря. Надрывался телефон в коридоре. Шипели на кухне трудяги-керосинки.
Металась по комнате полуодетая Алена, на лету подхватывая разлетевшиеся из круглой коробки цветастые мотки мулине и широкие ленты.
Обеспокоенная бабушка безуспешно пыталась втолковать матери нечто малоразборчивое о непропекшихся сырниках.
Кто-то громогласно и весело отфыркивался над кухонной раковиной.
За распахнутыми окнами бесчинствовали автомобильные голоса, громыхали разудалые трамваи.
Ветер подхватывал, приносил со двора обрывки знакомых интонаций, просечку прыгалок, визг Додика-щепки, шлепки выбиваемых матрасов и одеял, въедливые запахи пролитого огуречного рассола и угольной пыли.
Начинался суматошний день отъезда на дачу.
Все уносилось по крутым лестницам вниз.
Мягко стекали неуклюжие тюки с одеялами и постельным бельем.
Дергаными рывками упрыгивали задранные вверх искривленные ножки перевернутых стульев.
Недовольно бухали, вырываясь из рук, всаженные друг в друга тазы и кастрюли.
Уплывали, проваливались истертые бока громоздких чемоданов и наспех укутанных корзин.
Сергей стоял за столом, давясь остывшим пюре, бездумно смотрел на чехарду исчезающих вещей.
Нетерпеливая половина его души давно металась по нагретому солнцем кузову трехтонки, что уже мчалась от отцовского завода к их дому.