— По правде говоря, я зареклась мучить себя клоунами Боба-Строителя…
— Умоляю! Все остальное я уже испробовала.
— То есть я твоя последняя надежда?
— Нет, но на фронте материнства я потерпела поражение.
Я сдалась: Франческа была сама не своя. Она на редкость опытная мать, и это не значит «холодная» и «расчетливая», просто у нее есть дар предвидения. Лужицу она видит раньше, чем опрокинется стакан, а соперничество детей в семье — задолго до того, как оно принесет горькие плоды.
— Ну ладно.
— А если я права и дело не только в гормонах — ты мне расскажешь?
— Если положение серьезное, — после минутного размышления согласилась я, — тогда уговорю самого Каспара все тебе рассказать.
— Хорошо, — облегченно произнесла Франческа. — Прости, что побеспокоила в первый же вечер. Но я думала, тебя нет дома…
— Я как раз собиралась уходить, — соврала я.
— Везучая! Удачного вечера.
Я столько протрепалась с Франческой, а от Самиры по-прежнему ни слуху ни духу, и я предприняла еще одну попытку дозвониться до нее. Уже четвертую. И опять без толку. Небось уже умерла от желания увидеться со мной. Оскорбившись, я отключила телефон и направилась в ванную. Даже если мыться мне уже не надо, почему бы просто не понежиться в воде с роскошным маслом, лениво потягивая белое вино из большого бокала. Я наполнила ванну, подключила айпод к колонкам, зажгла свечи и с блаженным вздохом погрузилась в горячую воду. Комната, которую я отделала для секса, стала кельей отшельницы. Местом, где можно побыть самой собой. У меня в ванной есть узкое, как бойница, окно, откуда открывается вид на реку, — за это я особенно люблю свою квартиру. Я отмокала минут двадцать, глядя на котел Лондона — он бурлил и пузырился подо мной, похожий по цвету на конфету «шоколадный апельсин», — и будто не замечала, что плачу. Притворялась, конечно.
Длительный отпуск вроде моего только что закончившегося — палка о двух концах. Я много читала, отоспалась, пришла в форму, но мне с избытком хватало времени для раздумий, а они постепенно вселяли тревогу. Я надеялась, что, едва вернусь, меня вновь закружит суматошная жизнь и думать будет просто некогда. Но на блудную дочь ни у кого не нашлось времени — оказалось, все по горло заняты своей работой и близкими. Наша семья невелика — мама, папа и я. И хуже всего то, что я сейчас безработная. От перспективы поисков нового места меня тошнило. Мое увольнение стало для всех неприятным сюрпризом. Хотя моей вины в нем не было. Ни капли. Я понимала, что меня осуждают, что я произвела неважное впечатление, и не знала, как быть дальше. Все эти мысли не переставая грызли меня даже на пляже. Может, мне просто не хотелось возвращаться. Или смазанный салом шест, по которому я карабкалась вверх, оказался чересчур скользким. Так или иначе, я вдруг разом съехала вниз. Хватит ли у меня сил снова пробиться наверх? Чем дальше, тем более привлекательным и простым выходом казались замужество и дети. Я всегда была не прочь пройти по этому пути, только вот попутчика не находилось. Отсюда вытекал следующий вопрос: почему? Что со мной не так? Я прекрасно знала, о чем плачу. О том, что боюсь стать последним шансом. Или упустить, но не субботнюю вечеринку с незнакомыми людьми, а жизнь. Ту самую жизнь, которая всем вокруг дается так легко.
Такое чувство, будто я наконец-то нашла нужную остановку и обнаружила, что последний автобус уже ушел. Его задние фонари еще видны, но даже если я помчусь со всех ног, мне его ни за что не догнать. Я обхватила пальцами ножку бокала, отпила глоток и закрыла глаза.
Я знала, откуда взялось чувство, будто я иду ко дну.
Такой жизни у меня не будет никогда.
Такой жизни у меня не будет никогда.
Такой жизни у меня не будет никогда-никогда.
2. Суицидальный надзор
Если вкус анархии ребенок впервые познает на детской площадке, то вкус революции — на детском празднике. Учителя еще способны сдерживать толпу, но родителям это не под силу. Профнепригоден даже клоун Смарти-Арти. На очередном детском празднике взрослые оказались в меньшинстве: на каждого приходился десяток детей. Мне надо было драпать оттуда во все лопатки. И ни в коем случае не надевать белое. Собственно, по мнению мамаш, мне вообще там не было места. Я бы согласилась с ними, если бы не моя официальная миссия, к которой не имели никакого отношения разгулявшиеся принцессы в легковоспламеняющихся нарядах.
Некоторое время я подпирала стенку, как бедная родственница, с приклеенной к лицу улыбкой, но никто не додумался позвать меня в компанию. Даже убийцы не внушали мне такой робости. Перехватив подозрительные взгляды, я улыбнулась гостьям, но все они тут же отвернулись. Видно, я в счет не шла — ведь со мной они не встречались у школьных ворот. Терпеть не могу себя за трусость. И за то, что вечно пасую перед этими людьми. Так и подмывает запрыгать и затопать ногами с воплем: «Ну нет у меня детей, нет! Но я тоже человек — ясно вам, гады?» Может, хоть эта выходка отвлечет их от обожаемых детишек. Кстати, я заметила: чем несноснее чадо, тем усерднее балует и опекает его мамаша. Может, я не умею правдоподобно умиляться, вот меня и не берут в игру. А может, дело в моей привычке называть любую мелюзгу «оно», независимо от пола.