— Леонтьев. Это наш ротный, старший лейтенант.
— Да, Леонтьев. Он рассказывал, как Ванечка погиб, про девочку-чеченку рассказывал, фотографию ее привез… Но ты еще расскажи. Я же половину не слышала… хоронили в тот день.
Петушок потянулся к пачке сигарет, лежавшей на холодильнике.
— Я закурю, можно, Татьяна Николаевна? Такое вспоминать… сами понимаете.
— Кури, Андрюша, конечно! — Она захлопотала возле гостя, так неожиданно свалившегося невесть откуда: достала из кухонного шкафа спички, принесла из гостиной пепельницу. Всполошилась. — А ты ел что-нибудь? Сидишь тут целый день, да? Утром приехал?
— Ага, утром. Думал, застану вас до работы, мне Ваня говорил, что вы рано на работу ходите.
Она усмехнулась.
— Ходила, да. Рано. В семь пятнадцать уже из дома выходила. А теперь — безработная. Сократили. А если правду сказать, то отомстили. По митингам ходила, да с начальством спорила, правоту свою доказывала. А таких и сокращают в первую очередь.
— М-да. — Петушок крутнул головой, вздохнул.
— Ты рассказывай, рассказывай! — напомнила-попросила Татьяна. — Что ж теперь! Где-нибудь устроюсь.
Петушок аккуратно стряхнул с сигареты пепел, уселся поудобнее.
— Ну вот. Я ваш дом где-то около восьми утра нашел. Звоню — никого. Соседка сверху спускалась, спросила, кого, мол, ищете? Я ваше имя назвал, она и сказала, что вы уже ушли Что, думаю, делать? Маячить мне на улице особенно нельзя, да вид у меня, сами понимаете… Вот я и рискнул, открыл перочинным ножичком дверь. Она и правда у вас для честных людей. И сразу спать на диване лег. Вы уж простите меня, Татьяна Николаевна!
— Ничего-ничего! Рассказывай!
— Мы с Ваней, когда нас в Чечню привезли, адресами родителей на всякий случай обменялись. Я ему рассказал как мою маму найти, а он про вас с Алексеем… Павловичем, да?
— Павловичем.
— Ну, и про замок еще сказал.
— Андрюша, сынок, а почему ты, если я правильно поняла, прячешься?
— Ушел я из части, Татьяна Николаевна. — Он смотрел ей прямо в глаза. — Дезертировал, можно сказать. Не стал воевать неизвестно за что. Да еще и с такими бездарными командирами… Вы, может, знаете, что было в Грозном в ночь с тридцать первого декабря на первое января? Сколько там наших ребят полегло.
— Да, об этом и писали много, и по телевизору показывали. Мы тут с соседками обревелись все.
— Бойня была в ту ночь, Татьяна Николаевна! Самая настоящая бойня, расстрел! Из нашего батальона, может, взвод остался, а то и того нет. И я бы мог погибнуть…
Татьяна покачала головой, вытерла мокрые щеки.
— Ладно, Андрюша, я тебе не судья, ты сам взрослый человек. Но думаю, правильно ты поступил. Многие ведь из парней убегали оттуда, и об этом писали. Зачем правители затеяли эту войну? Почему наши дети должны там воевать, чего ради? И Ванечку там убили-и…
Она плакала, а Петушок сидел тихо, курил, хмурился.
— Ладно, Андрюша, давай мы с тобой поужинаем. Вижу, вон, на плите все нетронутое стоит. Взял бы и поел.
— Нет, что вы! Я водички попил, ждал вас…
— Хорошо, иди пока в гостиную, посмотри телевизор. Я переоденусь, ужин приготовлю. А потом ты мне расскажешь про Ванечку. Я мигом!
— Мы понимали, чувствовали, что скоро придется воевать в Чечне, — рассказывал Петушок полчаса спустя, когда они сели за стол. — К нам в дивизию министр обороны еще в конце октября приезжал, говорил, что на юге — напряженная обстановка, банды Дудаева совсем распоясались, терроризируют местное население, особенно русских. Конечно, тогда напрямую он ничего не сказал, но мы люди военные, поняли Грачева как надо. Приказ пришел в середине ноября. Стали готовить технику, боеприпасы, обмундирование подновили, медики зашевелились. Но все это делалось по-быстрому, спешка какая-то была, нервозность. Толком ничего не говорили, а так, в общем: надо блокировать Грозный.
— Ванечка присылал в ноябре письмо, писал, что все у него нормально, не волнуйтесь, мол, папа-мама, — голос Татьяны дрожал. Они сидели в гостиной, за наскоро накрытым столом, посреди которого торчала початая бутылка водки, которую Татьяна сунула когда-то в холодильник да и забыла про нее. Она внимательно слушала сослуживца сына, легко представляла себе, что там, в их полку, происходило — она же была в начале осени у сына в гостях, ездила к нему с гостинцами, проведать. Знать бы, что через два месяца их повезут в Грозный, а потом убьют… увезла бы его домой, увезла! Никто ей не смог бы помешать…
— И я своей матери писал, что все нормально, — Андрей сидел, опустив голову, вяло тыкал вилкой в тарелку с едой. — Да кто чего знал, Татьяна Николаевна! Офицеры, может, и знали, штабные, а строевым кто прежде времени скажет? Ротному, правда, намекали, мол, серьезные дела впереди… но чтобы речь о войне шла!.. Да и потом, когда уже в Моздок лететь собрались, нам как-то невнятно боевую задачу поставили — дескать, станете на окраине Грозного, будете принимать у чеченского населения оружие. Так они его и понесли! Когда входили в Грозный, колонну нашу обстреляли, мы первых убитых и раненых увидели, поняли, что не на прогулку сюда прилетели. А уже на следующий день бой с дудаевцами приняли, к вечеру вашего Ваню убили.