Правители вощли в зал все вместе, как бы показывая, что любые разногласия меркнут перед ночью единения Трех Лун. Август и Амелия отдали предпочтение зеленому цвету в своих нарядах, Дэниэль был в сиреневом костюме с серебристой отделкой, и Эвелина с грустью представила как хорошо смотрелась бы рядом с принцем Кэти.
Король и принцесса Дарнии не придерживались традиций чужой страны и выбрали наряды в сине-золотой гамме — у Леонардо более темных тонов, у Александрины яркого, почти василькового. Принцесса была очень хороша в бальном наряде: ее голубые глаза сияли яркой бирюзой, а лицо и фигура восхищали гармоничной, естественной красотой. Эвелина услышала вздох за спиной и, оглянувшись, увидела Эвальда, первого министра Дарнии, с нежностью и любовью смотревшего на Александрину. Графиня Роддерик поскорее отвернулась, чувствуя как закипает обычное для нее негодование: она не понимала и не хотела понимать, как может Эвальд отдавать любимую женщину другому, даже не пытаясь бороться за свое счастье? Первый министр Дарнии так и не узнал, что ему очень повезло в вечер перед Лунным Балом — если бы Эвелина не помнила так хорошо своих недавних ошибок, вряд ли Эвальд стоял бы сейчас мирно и спокойно.
Но графиня сдержала порыв гнева и поскорее обратила внимание на Шамиршана. Высокий представительный мужчина выбрал наряд черно-золотого цвета и, пожалуй, смотрелся богаче всех в зале — столько золота на костюме не было ни у кого из гостей. А если еще учесть драгоценности, которыми был украшен и костюм, и пальцы хакардийского монарха… Некоторые замки Армании со всеми земельными угодьями вокруг них стоили намного дешевле, чем бальный наряд Шамиршана вместе с его драгоценностями.
Когда правители заняли места за столом, Август поднялся и объявил о начале Лунного Бала. Придворные, только недавно замершие в поклонах и реверансах, мигом оживились и поспешно устроились за своими столами. До начала главного события этой ночи — времени слияния Трех Лун и объявления Лунного Вальса — было еще несколько часов, и потратить их следовало с максимальной пользой. Так что дамы и кавалеры угощались отменными винами и закусками, флиртовали, сплетничали, заводили знакомства и предвкушающе обсуждали, кто кому составит пару в таинственном Вальсе.
Эвелина, как и Эвальд, были приглашены за стол Их Величеств. Тоска кольнула в сердце графини, когда она подумала, что, сложись все по-иному. сейчас рядом с ней мог сидеть Эрнест. Но увы, слева от Эвелины устроился Эвальд, справа Леонардо, а напротив оказался сам Шамиршан, пристально разглядывавший графиню с первой минуты ее появления за столом. Неотрывный взгляд повелителя Хакардии смущал Эвелину, она боялась даже глубоко вздохнуть, и совершенно искренне не понимала, почему Шамиршан уделяет ей столько внимания. Наконец, Леонардо заметил состояние соседки по столу и добродушно заметил хакардийцу:
— Шамиршан, дружище, перестань так смотреть на девушку, а то она не дотянет до Лунного Вальса!
— С чего бы вдруг? — Их Могущество все-таки отвел глаза, и Эвелина вздохнула свободней.
— Да она под твоим взглядом куска проглотить не может! — Леонардо первым засмеялся своим словам, как удачной шутке, и все подхватили его смех. После этого разговора хакардийский правитель начал вести себя как обычно — подшучивая и подначивая соседей. — но Эвелина нет-нет, да и ловила на себя его пристальный внимательный взгляд.
А разговор за "венценосным" столом продолжался. Острых тем старались избегать, обсуждали семейные дела: Шамиршан жаловался на своих сварливых жен и наложниц, смеющиеся Август и Леонардо предлагали ему разогнать всех строптивиц и остаться холостяком. Амелия, с умилением поглядывая на сына и Александрину, заговорила о том, как она хочет внуков, но Август довольно строго оборвал жену, не позволив развивать эту тему. Дэниэль молчал почти все время но сам не вступал в разговор, лишь отвечал на прямые вопросы. Графиня Роддерик подумала, что у принца состоялось объяснение с родителями, и его молчание вызвано неудачной попыткой добиться понимания своих чувств. Принцесса Александрина тоже отделывалась общими фразами и улыбками, обращенными в основном в сторону Эвальда. Что касается последнего, то в какой-то момент дарнийский первый министр вспомнил про отсутствующего коллегу и перевел разговор на состояние здоровья герцога Берштейна.
Потому как венценосные собеседники изощрялись в шутках, придумывая, зачем бы герцогу Берштейну взбираться на Часовую башню, Эвелина поняла, что Бартоломью удалось уверить короля в том, что Эрнест случайно оступился, поднимаясь по лестнице. Возобладала вполне ожидаемая версия о тайном свидании, и Эвальд, на свою беду, пошутил, что никогда не понимал влюбленных, которые спешат на свидание, в буквальном смысле, сломя голову. Второй раз сдержать негодование Эвелина уже не смогла, да и не пыталась. Она вспыхнула и заявила, обращаясь к Эвальду: