— Она говорит по-английски? — спросила Тара.
Внезапно Чанья заинтересовалась, что это за тибетская миа мой, то есть младшая жена, которая имеет наглость в классическом эпизоде из «мыльной оперы» с любовным треугольником обращаться непосредственно к главной жене. Я снова пожал плечами и подал ей телефон. Чанья несколько раз ответила «да», потом замолчала. Минут через пять бросила на меня любопытный взгляд и сказала в трубку:
— Все правильно. Я только что провела месяц в буддийском монастыре. Она вдруг встала, испуганно, но с интересом покосилась на меня и вышла из комнаты. Я слышал ее голос во дворе, но слов разобрать не мог. Беседа продолжалась еще минут двадцать — Чанья в основном слушала, а Тара говорила.
Затем жена долго принимала холодный душ и наконец вернулась в спальню. Я, нервничая, ждал, что произойдет дальше. На лице у меня было одно из тех нелепых выражений, которым мы научились в школе: «Я ведь не сделал ничего плохого, правда?»
— Ложись, любовник, — нежно проговорила Чанья. — Теперь для полного искупления вины тебе нужно только отвечать, так я делаю или нет. Где точно этот нерв? Должен быть где-то между анусом и яйцами. Получается?
— Да, но предполагается, что сама ты кончать не будешь.
— Я и не хочу, Сончай. Больше никогда не буду. Эта твоя подружка — очень здравомыслящий человек. Должна признаться, я так долго не возвращалась из-за сомнений, желаю ли снова погрузиться в плоть. А по-настоящему мечтала об одном: идти с тобой по духовному пути. Видимо, Будда послал твою подружку в качестве ответа. Если я давлю вот здесь — это то, что надо?
— Чуть ближе, — пробормотал я. — Она дала тебе мантру?
— Да.
— Что это за мантра?
— Не скажу.
— Только постарайся время от времени обо мне вспоминать. Знаешь, наслаждение — довольно безликая вещь.
— Слава за это Будде. — Тело Чаньи обрело первобытный ритм. — Ты должен выслать ей деньги за звонок. Бедняжка совсем нищая. Надо же, с такой головой совсем не иметь денег. Она все про меня поняла. Одним телефонным разговором изменила мою жизнь.
— Ты передвинула палец.
— Извини.
(Обязательно, дамы, попробуйте этот метод на своих мужьях, только, боюсь, без мантры ничего не получится.)
Что ж, фаранг, ты, как и я, видел все сам по Си-эн-эн. Во время открытия Олимпийских игр на экранах телевизоров запестрели молитвенные флаги Тиецина — и не только в Пекине. Яркой тантрической сетью они покрыли всю страну: от Тибета до Шанхая, от Кантона до Маньчжурии, от Юньнаня до Пекина, от Кашгара до Фучжоу, от Хайлара до Лхасы, от Хоххота до Хайкоу. Они поражали своей грубоватой напористостью, величественным изгибом на тросах от земли до самой высшей доступной точки (висели чаще всего на телеграфных столбах) и универсальной магией цветов: синего для неба, белого для воздуха, красного для огня, зеленого для воды, желтого для земли — и, как правило (но не всегда), следовали в таком порядке — вот что произвело впечатление на мир.
Ты читал электронную почту и эсэмэски зрителей? Я тут же догадался, что те сорок миллионов пошли в основном не на молитвенные флаги, а на подкуп китайских чиновников, чтобы те отвернулись, когда флаги развешивали напоказ иностранным телекамерам.
Не думаю, что Тиецин добивался рекламы. В этом упражнении таинственных сил, безмолвном вторжении тибетской мысли в Китай он видел обещание заблудшим людям страны лучшего неба, чем то, которое предлагали Маркс, Мао или Фридман:[79] медленное, но неуклонное выздоровление Мирового разума и превращение его во что-то более цивилизованное. И начнется оно с Китая. С точки зрения Тиецина, вариант беспроигрышный. Дело только за временем, а Тиецин — тибетец. Ты же отправил послание в поддержку Тибета, хотя там нет никакой нефти. Я знаю, как ты привержен свободе и демократии.
Фаранг, пора закругляться. Понимаю, тебе не терпится узнать о моем духовном росте. Дисковая пила по-прежнему со мной, и, боюсь, она останется моей спутницей в течение еще нескольких инкарнаций. Но, как ты наверняка уже догадался, Чанья приняла семейное решение, что я должен оставить должность консильери.
Мы открыли трудный путь. В качестве свободного духа, жужжащего в ухо Викорна и требующего от него ограничений, я чувствовал себя более самим собой. Стоило назначить меня консильери и положить зарплату в четверть миллиона бат, и я стал ощущать себя порабощенным. Мораль органически присуща моей личной форме буддизма, и ее невозможно закодировать. Путь нельзя объять ни рукой, ни даже рассудком — надо подчиниться и идти туда, куда он ведет.
79
Фридман, Милтон (1912–2006) — американский экономист, лауреат Нобелевской премии 1975 г.