Этот старый тибетский колдун надавил на мою большую красную тревожную кнопку. Я был как в лихорадке.
Почему я не удивился, когда буддийский монах в темно-фиолетовом одеянии с голым правым плечом вручил мне листовку, извещающую, что в этот самый вечер на верхнем этаже чайной у большой ступы Боднатх состоится семинар? Он ушел, прежде чем я успел спросить, знает ли он Тиецина. Мне казалось, что каждый тибетец в городе лично с ним знаком.
«Послушай, — прошептал я безупречно красивому черному каменному Будде, стоящему за маленьким мавзолеем рядом с магазином „Кодак“ (до того как ступил на дорожку к „Кафе де Ступа“, я не думал о еде, просто с высоты открывался божественный вид), — я должен стать мафиозо, презренным перевозчиком наркотиков, самым жалким из всех жалких типов, бесповоротно пойманных в ловушку кармы, откуда нет выхода, и, следовательно, не отвечаю за это, даже если сам во всем виноват. Не знаю, способен ли я выдержать слишком много свежего воздуха».
«Хватит засерать мне мозги, — последовал краткий ответ черного Будды. — Я не дам и разбитой чаши для подаяний за то, как ты это сделаешь, — отправляйся на Дальний Берег. И учти: времени осталось немного».
Вечером на дорогу из Тамеля к ступе Боднатх я оставил полчаса — вполне достаточно, но на углу Тридеви Марг возникла пробка (уверен, весь шум создавали нетерпеливые индусы; буддисты не сигналят в заторах с такой силой), и когда водитель привез меня на место, семинар должен был уже завершаться. На двери не было никакого объявления, и сама дверь оказалась закрыта. Может, слушатели успели разойтись?
Я тихонько постучал. Мне открыла буддийская монахиня и посмотрела с подозрением. Но за ее спиной послышался шепот — кто-то говорил по-тибетски, — и ее отношение ко мне изменилось. С неожиданно широкой улыбкой вселенской любви она впустила меня внутрь, кивнула на стул в глубине и, когда я сел, снова заперла дверь. Тиецин, прихрамывая, расхаживал по комнате и, что-то рассказывая, эффектно жестикулировал обрубком кисти.
— На повестке дня стоит не автономия Тибета, а душа мира. Мир решил, что ему не нужна душа, и у него отказало сердце. Другое дело, если бы в Тибете имелось много нефти. Если бы мы жили в зоне интересов Запада, все бы сложилось по-другому. Но нефти нет, и все сложилось так, как сложилось. — Тиецин помолчал. — В 2076 году по нашему календарю начался давно предсказанный процесс: большинство человечества — я говорю о девяноста процентах людей — будет вовлечено в обитель материализма и, как следствие, погибнет. Путь, ведущий к окончательному разрушению, кажется приятным, но когда мы попадаем в западню, быстро наступает старость. Даже с самой оптимистичной точки зрения перед нами три тысячи лет прозябания в ничтожестве до того, как явится Майтрея.[27] Вам это о чем-то говорит? Я считаю, да — иначе бы вы сюда не пришли.
Тиецин обвел глазами слушателей и как будто не заметил меня. Все места были заняты, но тут до меня дошло, что стул, на котором сижу я, сохранили специально для меня, потому что многие стояли, прислонившись к стене. Помещение было набито битком, и от этого в воздухе ощущалось присутствие энергии, даже страсти. Окинув взглядом присутствующих, я понял, что половина из них — буддийские монахи и монахини в одеяниях. Но большинство были белыми, принявшими здесь сан, — подростками, коротающими год между школой и колледжем и пойманными (кем — Тиецином?). Остальные были просто любопытствующими вроде меня — людьми из самых разных стран и этнических групп, — но старше и серьезнее тех, что приходили на дневную лекцию. Так мне показалось. А еще у меня появилось ощущение, что их, как и меня, тщательно подбирали. И все были загипнотизированы изувеченным великаном, который, прихрамывая, вышагивал перед нами в расстегнутой куртке, то засунув руки в карманы, то жестикулируя, чтобы подчеркнуть сказанное. И оттого, что он постоянно находился в центре внимания, его слова приобретали удивительную проникающую силу.
Кто-то кашлянул в тишине, и я понял, что наступило время вопросов. Стоящий неподалеку от меня у стены чернокожий поднял руку. Тиецин кивнул. Когда черный заговорил, я понял, что у него выговор образованного жителя Нью-Йорка и его сильно заинтересовало все, что сказал лектор.
— Я бы хотел задать непозволительный вопрос, — улыбнулся он.
27
Майтрея — единственный бодхисатва, которого почитают все школы буддизма. Буддисты верят, что Майтрея появится на Земле, достигнет полного просветления и будет учить чистой дхарме.