— Дай мне взаймы сто долларов, — сказал он, обращаясь к Тому Хейгену, — я в понедельник буду в банке, отдам.
Проситель стал уверять, что и четырехсот хватит за глаза, но дон похлопал его по плечу и объяснил извиняющимся тоном:
— С эдакой пышной свадьбой и не заметишь, как останешься без наличности.
Он взял деньги, протянутые Хейгеном, приложил к своим и отдал Энтони Копполе.
Хейген смотрел и дивился. Дон постоянно внушал, что если ты проявляешь щедрость, то придай этой щедрости личную окраску. Сколь лестно для Энтони Копполы, когда такой человек, как дон, просит об одолжении ради того, чтобы его выручить деньгами! Коппола знал, понятно, что дон — миллионер, но много ли найдется миллионеров, готовых доставить себе хоть малейшее неудобство ради знакомца в бедственном положении?..
Дон вопросительно поднял голову. Хейген сказал:
— Люка Брази к вам просится, хотя его нет в списке. Желает вас поздравить лично и знает, что на людях нельзя.
По лицу дона впервые прошла тень неудовольствия. Ответ прозвучал уклончиво:
— Это обязательно?
Хейген пожал плечами.
— Вы в нем разбираетесь лучше меня. Могу лишь сказать, что он очень благодарен за это приглашение на свадьбу. Он такого не ожидал. Вероятно, хочет выразить свою признательность.
Дон Корлеоне кивнул и показал жестом, что Люку Брази можно звать.
Кей Адамс, разглядывая в саду гостей, выделила Люку Брази среди других по выражению необузданной свирепости, как бы опалившей его лицо и въевшейся в самые поры его кожи. Она спросила, кто это. Майкл привез Кей на свадьбу с тайным умыслом постепенно и по возможности безболезненно довести до сознания подруги правду про своего отца. Пока что Кей, судя по всему, принимала дона за обычного бизнесмена — быть может, не слишком разборчивого в выборе средств. Майкл решил подвести ее к истине окольным путем. Он сказал, что в преступном мире Восточного побережья едва ли найдется фигура более страшная, чем Люка Брази. Своеобразие его таланта, по слухам, состоит в умении совершить убийство собственными силами, без сообщников, что автоматически исключает для стражей закона почти всякую возможность выявить и покарать виновного. Майкл выпятил нижнюю губу.
— Не знаю, насколько все это верно. Но я точно знаю, что с отцом он каким-то образом водит дружбу.
Только тут Кей начала догадываться. Еще не веря, еще не всерьез, она спросила:
— Ты что, намекаешь, будто подобный субъект работает на твоего отца?
Кой черт, в конце концов, подумал Майкл. Рубить, так сплеча. Он сказал:
— Лет пятнадцать назад кое-кто затеял перехватить у отца его дело, импорт оливкового масла. Отца пытались убить, он чудом остался в живых. Тогда врагами отца занялся Люка Брази. Говорят, за полмесяца он прикончил шестерых и этим положил конец нашумевшей оливковой войне.
Майкл говорил посмеиваясь, как бы шутя. Кей содрогнулась.
— И в твоего отца действительно стреляли гангстеры?
— Пятнадцать лет назад, — сказал Майкл. — С тех пор все было тихо. — Он начал опасаться, что зашел слишком далеко.
— Отпугнуть меня рассчитываешь, — сказала Кей. — Не хочешь жениться, вот и все. — Она с улыбкой подтолкнула его локтем в бок. — Ловко придумано.
Майкл отвечал ей тоже с улыбкой:
— Ты поразмысли над этим, вот что.
— Нет, он серьезно убил шесть человек? — спросила Кей.
— Если верить газетам — да, — сказал Майкл. — Хотя наверняка ничего не доказано. Но с ним связана и другая история, и о той — ни слова ни из кого не вытянуть. Нечто до такой степени кошмарное, что даже отец наотрез отказывается говорить на эту тему. Хейген знает, но и его не заставишь рассказать. Я как-то спрашиваю смеха ради — до какого же мне надо возраста дожить, чтобы услышать эту историю про Люку? А Том на это — до ста лет. — Майкл пригубил стакан с вином. — Ничего себе должна быть история. Ничего себе личность этот Люка.
Люка Брази и впрямь мог нагнать страху на самого дьявола. Его присутствие набатным колоколом возвещало опасность. Приземистый, ширококостный, с массивным черепом, он носил на лице, как печать, свою звериную свирепость. Карий цвет его глаз таил в себе не больше тепла, чем мертвенно-бурая зыбь болота. Безжизненностью сильнее даже, чем жестокостью, поражали и его резиновые узкие губы, напоминающие цветом сырую телятину.
Черная слава Люки Брази внушала ужас, о его преданности дону Корлеоне слагались легенды. Он один составлял целую опорную глыбу в том фундаменте, на котором воздвиг свою мощь дон Корлеоне. Существо такой породы, как Люка, было редкостью.
Люка Брази не страшился полиции и общества; он не боялся ни бога, ни черта — не боялся и не любил никого из людей. Зато по собственному выбору, по своей доброй воле боялся и любил дона Корлеоне. Переступив порог комнаты, в которой сидел дон, ужасный Люка Брази одеревенел от почтительности. Запинаясь, он изливался в цветистых поздравлениях — как положено, выразил надежду, что первый из внучат будет мальчик. Затем вручил дону свой подарок новобрачным: конверт, набитый банкнотами.
Так вот чего он добивался! Хейген заметил, какая перемена совершилась за эти минуты с доном Корлеоне. Дон принимал Брази, как король принимает своего подданного, сослужившего ему неоценимую службу: с царственным почетом, но без тени дружеской фамильярности. Каждым движением, каждым словом дон Корлеоне давал Люке Брази почувствовать, что им дорожат. Он не обнаружил ни малейших признаков удивления, что свадебный подарок отдан в руки ему. Он понимал.
Можно было не сомневаться, что в этом конверте окажется больше денег, чем в любом другом. Брази, конечно же, провел не час и не два, стараясь определить, сколько могут преподнести другие. Его подарок должен быть самым щедрым, чтобы видно было, кто чтит дона больше всех, — он потому и вручил конверт не молодым, а лично дону Корлеоне, и дон спустил ему эту вольность, ответив на его речь столь же цветистыми словами благодарности. Хейген глядел, как тает печать свирепости на лице Люки Брази и черты его расправляются от гордости и довольства. Хейген открыл ему дверь; Люка Брази, поцеловав дону руку, вышел. Хейген благоразумно проводил его корректной улыбкой, и квадратный, приземистый убийца вежливо растянул в ответ свои безжизненные резиновые губы.
Когда дверь закрылась, дон Корлеоне тихонько, с облегчением вздохнул. При Люке Брази, единственном из всех людей на свете, ему становилось не по себе. Подобно стихийным силам, человек этот был до конца не подвластен никакой узде. С ним требовалась сугубая осторожность, как в обращении с динамитом. Дон пожал плечами. Что ж, в случае надобности и динамит можно взорвать без вреда. Он выжидающе посмотрел на Хейгена:
— Один Бонасера остался?
Хейген кивнул. Дон Корлеоне задумчиво нахмурил лоб.
— Знаешь, зови его, но сначала давай-ка сюда Сантино. Пусть подучится кой-чему.
В поисках Санни Корлеоне Хейген обошел весь сад. Попросив Бонасеру еще немного подождать, он подошел к столу, где сидел со своей девушкой Майкл Корлеоне.
— Санни не видел? — озабоченно спросил он.
Майкл покачал головой. Вот еще не было печали, подумал Хейген. Если Санни до сих пор прохлаждается с подружкой невесты, беды не оберешься. Жена Санни, родители этой девицы… Может случиться катастрофа. Он в тревоге поспешил к двери, за которой на его глазах полчаса назад скрылся Санни.
Глядя ему вслед, Кей Адамс снова обратилась к Майклу с вопросом:
— Это кто? Ты, когда нас знакомил, сказал — твой брат, но у него фамилия другая, и он уж точно не похож на итальянца.
— Том у нас жил с двенадцати лет. Остался без отца, без матери, шастал по улицам, где-то подцепил заразную глазную болезнь. Санни раз привел его ночевать — ну, он и застрял у нас. Некуда было деваться. Отдельно зажил, только когда женился.