День был полон хлопот и приятных новостей. Дженко Аббандандо умер в три часа утра, и дон Корлеоне, вернувшись из больницы, сообщил Хейгену, что тот теперь официально новый консильери Семьи. А значит, ему светит стать очень богатым человеком. И очень влиятельным.
Решение дона шло наперекор давней традиции. Консильери должен быть чистокровным сицилийцем, и даже то, что Хейген, по сути, вырос в семье дона, не отменяло этого факта. Считалось, что лишь сицилийцу, у которого омерта – закон молчания – в крови, можно доверить такую важную должность. Между главой Семьи – доном Корлеоне, принимавшим решения, – и теми, кто исполнял его волю, лежали три прослойки. Таким образом, причастность вышестоящих к любым делам была недоказуема. Если только консильери не окажется предателем.
Утром в воскресенье дон Корлеоне подготовил подробные инструкции, как нужно поступить с парнями, что искалечили дочь Америго Бонасеры. Однако изложил он эти инструкции лично Тому Хейгену. Позднее Хейген – так же лично, без посторонних – передал приказ Клеменце. Тот, в свою очередь, поручил исполнение дела Поли Гатто. Тому предстояло найти людей, которые выполнят грязную работу. Ни сам Поли, ни его подчиненные не будут знать, кто отдал приказ и зачем. Чтобы полиция вышла на дона, предать должны все участники цепочки. Хотя такого прежде никогда не случалось, вероятность есть всегда. Но и на этот случай было надежное средство: достаточно устранить всего одно звено.
Также консильери выполнял роль советника. Он был правой рукой дона, его второй головой. А еще – ближайшим другом и соратником. Во время важных поездок он сидел за рулем, на совещаниях приносил дону напитки, кофе с бутербродами и сигары. Ему полагалось знать все – или почти все, – что знал дон; у него были все рычаги власти. Консильери был единственным, кто мог погубить дона, но на памяти могущественных сицилийских семей, укоренившихся на американской почве, такого не случалось. Это было бы глупо и недальновидно. Всякий консильери знал, что верность принесет ему богатство, власть и почет, а случись что, его жену и детей сберегут, о них будут заботиться, как если бы он был жив или на свободе. И все это – только за верность.
В некоторых делах консильери надлежало действовать от лица дона более явно, но все равно ничем не выдавая своего босса. Как раз по такому делу Хейген направлялся в Калифорнию. Он понимал, что от исхода задания зависит его дальнейшая карьера. Получит ли Джонни Фонтейн вожделенную роль или нет, значения не имело: с точки зрения Семьи, гораздо важнее была встреча с Вирджилио Солоццо, которую Хейген назначил на следующую пятницу. Однако, как хороший консильери, он знал, что лично для дона оба дела имеют равный вес, а значит, должны быть выполнены с одинаковой ответственностью.
Самолет оторвался от земли, встряхнув и без того расшатанные нервы Тома Хейгена; чтобы успокоиться, он заказал у бортпроводницы мартини. Дон с Джонни вкратце обрисовали ему, что собой представляет продюсер Джек Вольц. Из сказанного Хейген понял, что уговорить Вольца не выйдет. Впрочем, он нисколько не сомневался, что дон выполнит свое обещание. Хейгену предстояло выступить в качестве переговорщика и посредника.
Откинувшись на спинку кресла, Том освежил в памяти все, что сегодня узнал. Итак, Джек Вольц входит в тройку самых влиятельных кинопродюсеров Голливуда, имеет собственную студию и контракты с десятками звезд. Он – член кинематографической секции Консультативного совета по военной информации при президенте Соединенных Штатов. Он ужинал в Белом доме, принимал в своем особняке Джона Эдгара Гувера. Впрочем, это лишь звучало внушительно; на деле отношения были сугубо официальные. Никаким личным политическим весом Вольц не обладал – в основном потому, что был крайним реакционером, а также потому, что страдал манией величия и вел себя как самодур, не замечая, что тем самым наживает себе тьму врагов.
Да уж, взять Вольца, что называется, голыми руками не выйдет. Том открыл портфель и попробовал работать с бумагами, но понял, что слишком устал. Он заказал еще один мартини и стал думать о жизни. Жалеть ему было не о чем; более того, он считал, что ему крупно повезло. Дорога, которую Том выбрал для себя десять лет назад, оказалась правильной. Он был успешен, счастлив (насколько может быть счастливым взрослый человек) и не пресыщен жизнью.
Тому Хейгену было тридцать пять. Высокий, с аккуратной стрижкой, стройный и внешне самый заурядный. Юрист по профессии, правовой стороной семейного бизнеса Корлеоне он не занимался, хотя после сдачи квалификационных экзаменов три года проработал в юридической конторе.