– Зачем?
– С Ираклием пошепчусь…
– Ты думаешь, получится? – у Варданяна загорелись глаза.
– Посмотрим… Сиди спокойно, типа отдыхаешь.
– Давай вместе пойдем!
– Не надо, – Шерстнев искоса бросил взгляд на чеченцев, выпускавших клубы сладковатого дыма. – Не возбуждай их интереса, чо мы вдруг на пару поперлись.
– Ясно.
Виктор нарочито тяжело встал и шаркающей походкой смертельно уставшего человека потопал к лестнице, ведущей на второй этаж строящегося барака.
Атгиреев с Баграевым проводили его мутным взглядом и вернулись к своему занятию.
Филонов вытянул шею и прислушался.
– Ш-ш-ш! – рука экс-браконьера легла на плечо Чубарову. – В кусты!
Михаил перекатился под ветви смородины, вслед за ним нырнул и Никита.
– Машина.
– Понял, – Чубаров направил ствол «Грозы» в сторону дороги.
Спустя минуту из-за скалы вылетел огромный темно-вишневый внедорожник и, поднимая тучи пыли, пронесся мимо. Из открытых окон джипа лилась какая-то заунывная арабская песня.
– Без десяти семь, – тихо сказал Миша.
– Знаю, – буркнул Никита. – Все, ставим детонаторы. Хорош кататься…
Глава 3
Драку заказывали?
В девятнадцать часов шестнадцать минут Владислав осторожно просунул ствол ОЦ-14 между штакетинами забора, поймал на мушку пожилого чеченца, исступленно начищавшего автоматический карабин с полированным деревянным прикладом, и мягко вдавил спусковой крючок.
«Гроза» еле слышно щелкнула, дульный компенсатор погасил энергию выстрела, и девятимиллиметровая пуля вошла точно в середину груди вайнаха.
Чеченец выронил карабин, удивленно посмотрел в небо и завалился на спину, прижимая руки к ране. Тело вытянулось в струнку и замерло.
С этого первого выстрела началась операция, которую позже Рокотов окрестил «Кошмаром правозащитника».
Биолог дал отмашку правой рукой.
Братья Славины и Арсений поднялись во весь рост и перебежали к забору.
– Прямо до следующего дома, – коротко приказал Влад. – Батюшка, ваш выход.
Василий перемахнул через препятствие и встал на одно колено, поводя стволом «Винтореза». Отец Арсений перекрестился, разложил приклад ГМ-94 и опустил вниз флажковый предохранитель.
Дима прочистил горло. Священник прищурился.
– Осколочными по двум окнам, – выдохнул Рокотов.
Отец Арсений нажал на спуск.
ГМ-94 грохнул, батюшка передернул затвор на цилиндрическом магазине и послал вторую гранату в крайнее окно.
Дом осветился изнутри.
Посыпались стекла, что-то металлическое звонко брякнуло, во все стороны полетели куски дерева. Выбитая взрывной волной дверь раскрутилась на крыльце и гулко ударилась о врытый в землю столб, удерживающий козырек веранды. Вверх взмыла сорванная черепица.
Через секунду крыша осела и провалилась внутрь. Из пустых проемов повалил серый дым.
– Готово! – удовлетворенно констатировал Влад. – Погнали дальше.
Когда из юго-восточной части поселка донесся звук взрыва, Никита Филонов стремительно вскочил на ноги и выпустил длинную очередь из ВСС в трех копающихся с немецким пулеметом MG-3[8] боевиков.
Четверть часа он пролежал в полутора десятках метров от них, наблюдая, как «волки ислама» тщетно пытаются установить на место снятую ствольную коробку.
Работа явно не ладилась. Сначала у горцев остались две лишние детали, и пулемет разобрали снова. Потом лента никак не хотела вставать в предназначенное для нее гнездо. Затем заклинило возвратную пружину и один из «механиков» с остервенением начал ее дергать, забыв освободить фиксатор, в результате чего пулемет едва не сломали, подбивая задник коробки легкими ударами молотка.
Очередь «Винтореза» все расставила по своим местам.
Каждый чеченец получил несколько пуль в живот. Дергающиеся в агонии тела повалились в высокую траву, окаймлявшую округлую бетонную конструкцию с люком на вершине, торчащую посередине двора.
Многострадальный пулемет царапнул по серой шершавой поверхности дота и провалился внутрь, утягивая за собой сверкающую латунью гильз ленту.
На крыльце дома появилась фигура в халате.
Миша Чубаров послал в нее две пули и отметил, что оба выстрела не пропали даром – голова фигуры взорвалась темными брызгами.
Расстояние от позиции Егора Туманишвили до центральной площади составляло более семисот метров.
Грузин подкрутил верньер оптического прицела, сверился с рисками возле идущей вниз параболы[9] и выцелил бегущего от БТР боевика с гранатометом.
Упругий затыльник упора чувствительно толкнул Егора в плечо.
Пуля прошла по пологой траектории и вонзилась гранатометчику в верхушку бедра. Чеченец выронил оружие, кувырком прокатился несколько метров и забился в пыли, держась за ногу. Пятиграммовый кусочек свинца в тампаковой оболочке превратил тазобедренный сустав в крошево, размолол соединительный хрящ, отскочил от выступа на кости и пробил мочевой пузырь, остановившись в сантиметре от копчика.
В девятикратную оптику был прекрасно виден широко распахнутый рот орущего вайнаха.
От приземистого здания на противоположном краю площади к раненному бросились двое. Худой бородач и подросток.
Туманишвили задержал дыхание и вновь послал пулю.
СВ У-АС не подвел.
Бородач словно налетел на невидимое препятствие и со всего маху впечатался грудью в дорожную пыль.
Подросток оскалился, как загнанный в угол шакал, сорвал с плеча укороченный «Калашников» и открыл огонь по деревьям, росшим по краю площади.
Егор недобро усмехнулся.
Малолетний боевик расстрелял магазин, отбросил в сторону пустой рожок и схватился за подсумок.
Туманишвили вбил ему пулю точно в коротко стриженную голову.
Подросток раскинул руки и упал навзничь.
Егор перевел перекрестье прицела на мечущихся возле бронемашины бандитов и поставил режим стрельбы на автоматический…
– Де-жа-вю! – серьезно сказал Гоблин, подъехавший к дому номер восемнадцать по Можайской улице.
У парадного подъезда теперь стояла не одна, а три желто-синие милицейские машины, а из окон на втором этаже неслось невнятное бормотание, изредка прерываемое вскриками и глухими шлепающими ударами. Как будто в помещении Издательского Дома «Нева» открылся цех по производству говяжьих и свиных отбивных.
Возле скопления «мусоровозов» никого не было.
Чернов вышел из своего «Гранд-Чероки» и посмотрел вверх.
В глубине комнаты метались какие-то тени.
Из двери на улицу вывалился потный раскрасневшийся лейтенант.
– Снова ты? – удивился журналист.
– Я, я! – милиционер был в ярости. – Но теперь в качестве усиления! Следак лично приехал!
– И что?
– Вроде поймали…
– Кого?
– Да убийцу, будь он неладен! Я сам не присутствовал… Следак еще группу с телевидения пригласил. Все там, – лейтенант махнул рукой.
– А-а! – осклабился Гоблин. – Можно сказать, что идут съемки блокбастера. «Гришечкин-два. Судный день»… Но теперь-то его ни с кем не перепутали?
– Да не-е-ет! Прям в его собственном кабинете взяли. Тепленького, – страж порядка отдышался и пошел обратно в дом. – Жарко там. Кондиционер не работает, а народу набилось – ужас!
– Ну-ну, – хмыкнул Чернов.
Лейтенант скрылся за дверью.
Позади джипа тихо припарковался «глазастый» черный «мерседес» Е-класса.
Хлопнула дверца.
Гоблин обернулся и увидел главного редактора «Невы». Живого, невредимого и свободного. Виталий Гришечкин тоскливо посмотрел на окна своего офиса и вздохнул.
Сотрудников органов правопорядка он недолюбливал с пятнадцатилетнего возраста. Тогда ему сильно досталось от участкового, поймавшего юного Виталика в столовой интерната для глухонемых, где тот зеленой масляной краской выводил на стене лозунг «Когда я ем, всё как всегда». Виталик считал шутку достойной, участковый придерживался диаметрально противоположного мнения и продержал Гришечкина в камере всю ночь, чего не имел права делать.