«Вскочив на самого быстрого скакуна, он помчался к месту схватки и палкою начал разгонять своих».
Вместе с Филиппом-Августом и видными прелатами и баронами соединенной армии, а также нотаблями города он организовал ряд совещаний в своем дворце. Но во время этих совещаний вновь стали приходите вести, что мессинцы открыли враждебные действия и убивают воинов Ричарда в его собственном лагере, как и в городе. Сам Филипп-Август вынужден был санкционировать активное выступление Ричарда против «проклятых грифонов» и, лично вполне безопасный от нападений (мессинцы объявили ему, что он, как и его люди, неприкосновенен и находится под их охраной), устранился от какого бы то ни было вмешательства и остался наблюдателем происходящего.
Зато для энергии Ричарда развертывалось широкое поле. Впоследствии некоторые хроникеры, как и певцы, прославили чуть ли не наравне с подвигами на Востоке дни Мессины. Личное мужество и презрение к опасности никогда не покидали Ричарда. С ничтожным отрядом он разгонял массы мессинцев, дразнивших его и осыпавших стрелами в его собственном лагере, но, по существу, «трусливых и малодушных». Он придвинул ближе к городу свои галеры и, собрав правильную армию, начал штурмовать стены. Их прорыв был делом нескольких часов, и, ворвавшись в город, победители
«наполнили его смертью и пожаром».
Впрочем, главное, чем занялись воины Ричарда, как и он сам, был систематический грабеж великолепного и богатого города.
Ни одна из хроник, даже враждебных Ричарду, не высказывает подозрения, что весь эпизод «первой сицилийской вечерни» мог быть подготовлен намеренно, в интересах лучшего снабжения крестоносной армии. Но несомненно, он был в этом смысле как нельзя более на руку предприятию короля Ричарда. Англия, Аквитания, Анжу и Нормандия дали свой взнос в его интендантство. Теперь наступала очередь Италии; пока не дошло дело до византийского Кипра. Ричард расположился полным хозяином на завоеванной территории.
39
Укрепления заняты были его капитанами, и на башнях водружены Ричардовы знамена.
Полное пренебрежение к сюзеренным правам французского короля (для Ричарда оправдывавшееся подозрительным бездействием Филиппа и добрым согласием с мессинцами), нарушение договора, по которому всякое завоевание и вся добыча должны делиться пополам, вызвали со стороны Филиппа протест, сперва очень резкий, на который Ричард дал столь же резкий ответ. Однако затем Филиппу удалось добиться того, что до возвращения Танкреда город считался под охраной обоих государей и французские знамена были водружены рядом с Ричардовыми. Мир, торжественно заключенный королями, был подтвержден присягой в присутствии их вассалов, которые закрепили его своей клятвой. Он устанавливал основы взаимной «дружбы», верной поддержки и обязательство дележа в будущем всякой добычи.
От Танкреда вопреки «посредничеству» Филиппа-Августа (о его поведении в этом деле Амбруаз замечает, что оно не было ni beau, ni honeste *16. Ни красивым, ни честным (франц.).*) Ричарду не удалось добиться осуществления своих притязаний. Он удовлетворился освобождением сестры и выплатой 40 тысяч унций золота, из которых впоследствии по праву «дележа добычи» Филипп-Август выжал у него 10 тысяч марок. Во всяком случае, из мессинского предприятия Ричард выходил с казною, хорошо пополненною южным золотом. Здесь же получили наконец свое разрешение так долго тревожившие придворную Европу галантные похождения Плантагенетов. Намереваясь навсегда покончить со своими обязательствами в отношении Аделаиды, тем более что у него уже несколько времени тянулся новый, сильно увлекавший его роман с наваррской принцессой Беранжерой
(«это была благонравная девица, милая женщина, честная и красивая — la belle au clair visage, — без лукавства и коварства... Король Ричард очень любил ее; с того времени, как был графом Пуатье, он томился по ней сильным желанием»),
Ричард с согласия наваррского короля, вверившего принцессу Элеоноре Аквитанской, «велел привезти в Мессину свою мать, ее (невесту) и дам их свиты». Напрасно Филипп пытался делать возражения, напоминая о правах своей сестры. Ричард предложил формальное расследование
40
вопроса о девственности Аделаиды, грозя представить свидетелей ее связи с Анри II. Вероятно, угроза представлялась обоснованной, и Филипп, вынужденный проглотить новое унижение, за крупную денежную взятку и отказ Ричарда от приданого прежней невесты — Вексена и Жизора — признал себя удовлетворенным.