Хотя Филипп-Август также имел, со своей стороны, сношения с Саладином (пораженным тем же недугом, что и латинские короли), посылая ему в дар драгоценные камни и принимая от него дамасские плоды, но тем не менее он, считавший себя вправе в качестве высшего и независимого главы крестоносного воинства на по-
51
добные шаги, видел предательство в тех же актах со стороны своего вассала, тем более что Ричард предпринимал их втайне от него. Недоверие «французов» к Ричарду, тех по крайней, мере, которые не предались ему, возрастало. И когда заболел и Филипп-Август, почва для злой сплетни, будто он хворает, «отравленный врагами», была в значительной мере подготовлена. Она распространялась только очень глухо, пока оба короля официально оставались союзниками, в особенности когда с выздоровлением Филиппа атмосфера вновь стала живее и деятельнее.
Согласно плану Филиппа вокруг города смыкался возводимый крестоносцами вал, на котором устанавливались одна за другой страшные метательные машины, беспрерывно воздвигаемые королями, баронами, орденами. Одна из них сооружена за счет рядовых крестоносцев, призванных к тому проповедью их духовных вождей. Она «получила имя божьей пращи», тогда как машина французского короля называлась «злой соседкой».
«И машина бургундского герцога делала свое дело, и машины тамплиеров сшибли голову не одному турку, как и башня госптальеров, которая раздавала хорошие щелчки, очень нравившиеся всем».
Ричард заочно принял участие в этой осадной войне, выдвинув на вал четыре меньшие машины и соорудив огромную каланчу, укрытую кожей, неуязвимую для турецких ударов и даже «греческого огня». Эти башни метали дождь ночью и днем, бросая громадные камни, которые убивали по дюжине турок.
«Один из таких камней показали Саладину. То были могучие морские валуны. Их привез из Мессины английский король, чтобы убивать сарацин. Но сам он все еще был в постели, больной и невеселый».
Он велел приносить себя к рвам, чтобы следить за битвой,
«но печаль, что он не может в ней участвовать, была тяжелее, чем недуг, который сотрясал его тело».
Уже в четверг 2 июля Филипп-Август лично вмешался в обстрел, снимая своими стрелами мусульман с зубцов Аккры; уже 3 июля слали осажденные послов к Саладину, извещая его, что они не могут больше держаться; уже Сафадин сделал последнюю отчаянную попытку отвлечь осаждавших, произведя в их лагерь вылазку, мужественно отброшенную воинами Ричарда. Под энергичным штурмом «французов» открылась огромная брешь в стене, и на ее вершину поднялся со знаменем в руках маршал Обри Клеман... Но лестница, по
52
которой он всходил, не выдержала тяжести напиравших сзади. Он свалился и был втащен турками в город на железном крюке. Так попытка овладеть городом кончилась неудачей. Однако крестоносцы прочно укрепились в окопах, и после некоторых размышлений сам комендант Аккры Маштуб отправился к Филиппу предлагать капитуляцию на прежних условиях. Филипп отклонил ее в смысле старого ультиматума, и штурм должен был возобновиться после трехдневного траура по Обри Клеману.
Между тем Ричард, в свою очередь, вел переговоры с Саладином, пытаясь якобы найти основания для соглашения, на самом же деле, как заметили почти все наблюдатели происходящего, чтобы протянуть время и вызвать бездействие до своего выздоровления. О содержании переговоров нам ничего не известно, но, очевидно, они не привели ни к чему, так как 6 июля Ричард, наконец начавший чувствовать себя лучше, готовился лично повести штурм — угроза, по-видимому, звучавшая столь серьезно для Саладина, что он наконец решился внять убеждениям вождей осажденной Аккры и объявить свои окончательные условия. Что сыграло роль в этих предложениях, которые можно считать очень благоприятными для крестоносцев, — отчаянное положение Аккры и угрожаемые драгоценные жизни ее гарнизона, по всей вероятности, тревожные слухи о враждебных движениях на востоке, но только Саладин шел на этот раз на огромные уступки. Иерусалим, как и Крест Христов, как и все земли, завоеванные в течение пяти лет до дня пленения иерусалимского короля, имели отойти к христианам. Зато эти последние должны были заключить с ним двухлетний союз против его врагов за Евфратом, оставляя также в его руках Аскалон и Керак Монреальский. Эти предложения были отвергнуты обоими королями, и 7 июля штурм возобновился. Тем не менее, пока Ричард входил во вкус атаки, разгораясь мечтами о новых подвигах и завоеваниях (сам он, правда, не в силах был как следует стоять на ногах и обстреливал сарацин с носилок, на которых лежал, завернутый в шелковое одеяло), Конрад Монферратский с полного одобрения Филиппа и без ведома Ричарда, стоя на ночной страже в ночь на 11 июля, успел столковаться с эмирами об условиях капитуляции и затем заключил с ними перемирие. Получилось полное трагикомических противоречий положение. Маштуб и