При всей любви к нему Амбруаза он не может сделать из него настоящего «божия паладина» и сам чувствует, что какое-то расстояние отделяет его от Готфрида Бульонского, как и вообще нравы, тон и одушевление третьего похода, по его мнению, далеки от того, что было в первом.
«Сеньоры! Не удивляйтесь, если бог пожелал, чтобы труды наших паломников оказались тщетны. Разве не видели мы в самом деле многократно, как по вечерам после долгого похода, когда войско располагалось лагерем, французы отделялись от других, раскидывали свои палатки в стороне. Так войско раскалывалось, и невозможно было, говоря правду, привести его к соглашению. Один говорил: „Ты вот то", а другой отвечал: „А ты вот что!" — и все это очень вредило делу. Гюг, герцог Бургундский по великой своей худости и великой наглости велел сочинить песню на короля; и песня была пакостная и полная ругательств, и распространилась она в войске. Можно ли обвинять короля, что он, в свою очередь, высмеял в песне тех, которые нападали на него и ругались над ним? Да... о таких надутых людях никогда не будет спета добрая песня, и бог не благословит их, как он сделал то в другом походе, историю которого рассказывают доныне, когда осаж-
71
дена и взята была Антиохия Боэмундом и Танкредом (вот это были безупречные паломники!), Готфридом Бульонским и другими славными князьями. Они хорошо служили богу. Он справедливо наградил их службу, и их подвиг был славен и плодовит.. »
Даль веков покрывает такою сияющею зарею «историю другого похода», что все его тени скрылись для Амбруаза. Боэмунд и Танкред вели себя под Антиохией и у Эдессы нисколько не лучше, чем Ричард и Филипп под Аккрой. Но счастьем «другого похода» было прежде всего то, что в момент, когда он двинулся на восток, в Сирии разложилась арабская держава и не утвердилась прочно турецкая власть, что враждовали Египет и Сирия, что не было во главе турецких сил гения Саладина, что против крестоносных вождей не интриговали дома; его счастьем была наличность в латинском войске Готфрида Бульонского и крепкого ядра «честных крестоносцев», о которых мы гораздо меньше слышим в третьем. Залогом его успеха было и то, что впервые располагавшиеся здесь западные завоеватели охватывали мыслью Сирию как одно целое и к ее завоеванию в целом приложили руки как сухопутные войска Севера, так и флоты итальянских городов. Ныне в результате долгого сожительства Сирия распалась, в их представлении, на отдельные, более или менее притягательные части. Иерусалим далеко не в такой мере привлекал большинство. У каждой из осевших здесь групп были свои интересы, которые в конце концов вне единого латинского державства могли найти разрешение в сговоре не только с отдельным латинским князем, но и с самим Саладином, человеком очень культурным и поощрявшим латинскую мирную колонизацию. В этом всем крылись силы, разлагающие новое завоевание, особенно после того, как замки, возведенные некогда латинскими рыцарями и отдававшие в их руки Ливанский хребет, ныне в большинстве были в руках турок и обратились против них. Отныне ненадежным было в Сирии всякое завоевание, и гораздо больше перспектив открывало «соглашение». По этому пути пошел Конрад Монферратский и впоследствии Фридрих II (шестой поход). Возникала в крестоносной Европе, как мы знаем, также другая идея: разбить турецкую силу в ее основной базе — Египте или «Вавилонии». Мы знаем, что сделано было на этом пути в пятом и особенно в седьмом и восьмом походах, несчастных походах Людовика IX. Чет
72
вертый поход, как известно, вовсе не добрался до «божьих врагов» — сарацин, но занялся «схизматиками-греками». Таким образом, третий поход и его столь много воспетый и столь много осужденный герой Ричард Львиное Сердце остаются последними на пути движения в Сирию.