Сначала все будто бы шло к тому, что лорис-меликовский проект будет шагом к конституции. Царизм вынужден был уступать силе демократического натиска. Люди, близкие к трону (вел. кн. Константин Николаевич, Д.А. Милютин, Е.А. Перетц, А.А. Сабуров, П.П. Шувалов), предлагали ради «спасения России» проекты новых реформ. Иные из них в течение 1880 и первых месяцев 1881 г. обсуждались с тревогой, но без толку на совещаниях при царе[1430]. В записке к очередному совещанию Д.А. Милютин констатировал: «У нас постоянное осадное положение»[1431].
Сам царь был удручен таким положением, признавался своей морганатической супруге кн. Е.М. Юрьевской (если верить ее рассказу) в желании отречься от престола и удалиться в Каир, к «теплому климату»[1432], а на уступки «крамоле» смотрел как на зло, столь же пагубное, сколь и неизбежное. «Да ведь это Генеральные штаты!» – возмутился он, прочитав «конституцию» Лорис-Меликова, но… одобрил ее «основную мысль» и 1 марта 1881 г., за считанные часы до смерти, повелел созвать на 4 марта Совет министров для того, чтобы обсудить вопрос о предстоящей реформе[1433]. Дальнейший ход событий круто изменил соотношение сил.
10.4. 1 марта
На следующий день после ареста А.И. Желябова, 28 февраля 1881 г., в квартире Веры Фигнер у Вознесенского моста в Петербурге (ныне: просп. Майорова, 25/78, кв. 3) Исполнительный комитет «Народной воли» созвал экстренное заседание всех своих членов, которые оставались тогда на свободе (кроме откомандированных по делам Комитета из столицы). Собрались лишь 8 – 9 человек: В.Н. Фигнер, С.Л. Перовская, Н.Е. Суханов, М.Ф. Фроленко, М.Ф. Грачевский, Т.И. Лебедева, А.П. Корба, Г.П. Исаев и, возможно, М.В. Ланганс. Некоторые историки называют еще Л.А. Тихомирова, но это – ошибка. Сам Тихомиров свидетельствовал: «Я был в отъезде и приехал только 1 марта»[1434].
На заседании обсуждался один вопрос. Его поставила Перовская: если завтра, 1 марта, еще не будет заложена мина или царь не поедет по Малой Садовой, не действовать ли одними метательными снарядами? «Все присутствовавшие, – вспоминала Фигнер, – единогласно ответили: „Действовать! Завтра во что бы то ни стало действовать!“»[1435].
Руководство покушением взяла на себя Перовская. Она после ареста Желябова фактически возглавила «Народную волю». Впервые в истории русского освободительного движения на первый план вышла женщина. Кстати, Перовская была гражданской женой Желябова. Их любовь – сюжет, достойный высочайшей трагедии: оба они погибли вместе на виселице. «Она была сильна, как жизнь, и крепка, как смерть», – сказал о любви Желябова и Перовской советский писатель Илья Бражнин.
В руководстве цареубийством Перовская проявила необыкновенную выдержку, распорядительность и энергию. Всю ночь с 28 февраля на 1 марта она помогала Кибальчичу, Грачевскому и Суханову изготовить четыре метательные бомбы, секрет устройства которых так озадачит царских экспертов. Той же ночью была заложена мина под Малую Садовую улицу. Утром 1 марта Перовская расставила четырех бомбометальщиков (Тимофея Михайлова, Игнатия Гриневицкого, Ивана Емельянова и Николая Рысакова) на Малой Садовой, т.е. на обычном пути царя из Зимнего дворца в Михайловский манеж и обратно. Царь, однако, проехал в манеж и оттуда в Михайловский дворец другими улицами. Тогда Перовская, сообразив, что из Михайловского дворца в Зимний царь поедет не иначе, как по Инженерной улице и Екатерининскому каналу, перевела метальщиков на Екатерининский канал и закрыла царю обратный путь.
Около 2 часов 30 минут пополудни царская карета под охраной казачьего эскорта выехала с Инженерной улицы на Екатерининский канал. В том месте, где теперь стоит храм Спаса на крови, карету ждали три метальщика (Михайлов почувствовал себя неуверенно и ушел со своего поста). Первым бросил бомбу Рысаков. Бросил метко. Бомба разбила карету и ранила несколько казаков, но Александр II вылез из разбитой кареты цел и невредим. «Слава Богу, я уцелел!» – обрадовался он. Это были его последние слова. «Еще слава ли Богу?» – откликнулся Рысаков. В следующее мгновение Гриневицкий бросил свою бомбу оземь между собой и царем: бомба поразила обоих…[1436]
Таким образом смертный приговор Александру II от 26 августа 1879 г. был приведен в исполнение. Цареубийство, дерзко анонсированное народовольцами, дважды (19 ноября 1879 г. и 5 февраля 1880 г.) лишь чудом не удавшееся и, наконец, совершенное, как ужасался М.Н. Катков, в столице империи, «на публичном проезде, среди дня, в средоточии всех властей»[1437], повергло в транс правительственный лагерь. «Верхи» на время потеряли ориентацию и в первые дни действовали по принципу «Спасайся, кто может!» 3 марта председатель Комитета министров П.А. Валуев предложил новому царю Александру III назначить регента на случай, если его тоже убьют. Царь обиделся и десять дней делал вид, что не согласится на такое самоунижение, но 14 марта все-таки назначил регента (вел. кн. Владимира Александровича)[1438], а сам, будучи не в силах более превозмочь страх перед вездесущими террористами, сбежал из Петербурга в Гатчину.
1432
1433
См. об этом рассказ П.А. Валуева (в записи М.И. Семевского): ИРЛИ РО. Ф. 274. Оп. 1. Д. 16. Л. 553 об. – 554.
1436
Подробно см.: 1 марта 1881 г. Казнь императора Александра II. Документы и воспоминания. Л., 1991. 382 с. Царь и цареубийца, смертельно раненые, скончались в тот же день. Гриневицкий умер неопознанным. Когда он перед смертью ненадолго пришел в себя, стороживший его следователь спросил: «Как ваше имя?» Ответ был: «Не знаю».