Сознание правоты того дела, которое он отстаивал, придавало Желябову на суде избыток сил, так удивлявший (а то и восхищавший) очевидцев даже из враждебного лагеря. Держался он гордо, выступал красноречиво и с такой уверенностью в себе, какой недоставало ни прокурору, ни судьям[1484]. Зная, что его ждет виселица, он был полон неиссякаемого оптимизма, который сквозил и в том, как оживленно он переговаривался с товарищами, – особенно с Перовской, сидевшей рядом[1485], и в том, как деловито вмешивался в допрос свидетелей и как последовательно вел свою программную речь, невзирая на окрики главного судьи[1486], и в том, с каким достоинством одернул он взглядом сановную публику, когда она зашикала на его слова «я русский человек»[1487].
Демократическая общественность России и Запада (в частности, Лев Толстой, Владимир Соловьев, Виктор Гюго) пыталась спасти первомартовцев[1488]. Но реакция жаждала крови. Обер-прокурор Синода («русский папа», как звали его на Западе) К.П. Победоносцев написал Александру III, что его «приводит в ужас» мысль о возможном помиловании Желябова и Перовской. «Будьте спокойны, – утешил „русского папу“ царь. – Что все шестеро будут повешены, за это я ручаюсь»[1489].
Разумеется, все шестеро и были приговорены к повешению. Гесе Гельфман ввиду ее беременности[1490] казнь отсрочили до рождения ребенка, а затем под давлением мировой общественности заменили пожизненным заключением, но заточили ее в такие условия, что она через 3,5 месяца после родов умерла в тюрьме. Остальных первомартовцев казнили 3 апреля 1881 г. в Петербурге, на Семеновском плацу, где 32 года назад была инсценирована казнь над Ф.М. Достоевским и его товарищами-петрашевцами. К виселицам «цареубийц» провезли по городу на позорных дрогах: каждый из них был привязан за руки к скамье и у каждого на груди висела доска с надписью «Цареубийца»[1491]. Официальный хроникер засвидетельствовал, что осужденные встретили смерть с достоинством[1492]. Великая актриса М.Г. Савина, видевшая с балкона своей квартиры, как первомартовцев везли к месту казни, рассказывала друзьям, что «кроме одного из приговоренных, Рысакова, лица остальных, влекомых на казнь, были светлее и радостнее лиц их окружавших. Софья Перовская зарделась и просто сияла на темном фоне мрачной процессии»[1493].
Казнь 3 апреля 1881 г. стала последней в России публичной казнью. Проделана она была варварски. Тимофея Михайлова за какие-нибудь четверть часа повесили три раза, так как дважды, уже повешенный, он срывался с виселицы. Всю Европу обошла тогда фраза немецкого корреспондента: «Я присутствовал на дюжине казней на Востоке, но никогда не видел подобной живодерни»[1494]. Проникновенно сказал о казни первомартовцев советский публицист Андрей Меркулов: «Их душили под бой барабанов, которыми уже десятки лет трамбовали Россию. Повесили способность народа самому управлять собой. Повесили науку. Повесили идеал высокой и нежной женской души. Повесили любовь и дружбу. И с ними же вместо – предательство»[1495].
После казни «цареубийц» истекла неделя, другая, третья. Революционный лагерь не предпринимал каких-либо решительных акций. ИК подготовил было дерзкий план освобождения первомартовцев по пути их к месту казни силами трех боевых групп из 200 рабочих во главе с 40, примерно, офицерами-народовольцами[1496]. Но от этого плана пришлось отказаться, как только выяснилось, какой невиданно громадный конвой снарядили власти для пяти осужденных. Колесницы «цареубийц» конвоировали два эскадрона кавалерии и две роты пехоты, жандармы, околоточные, городовые; на всех перекрестках вдоль пути следования колесниц дежурили еще четыре роты войск, усиленные наряды конной жандармерии и местная полиция; всего на Семеновском плацу корреспондент «Таймс» насчитал тысяч 10 – 12 солдат и жандармов[1497]. «Не было только артиллерии», – вспоминала А.В. Якимова…
К концу апреля Александр III несколько воспрянул духом и внял уговорам К.П. Победоносцева декларировать особым манифестом курс на «твердую власть». 29 апреля царь подписал составленный Победоносцевым манифест, который перечеркивал все надежды «благомыслящей» оппозиции на конституцию и объявлял волю царизма «утверждать и охранять» самодержавную власть «от всяких на нее поползновений»[1498], т.е. провозглашал сакраментальный принцип самовластия, формулированный сатирическим героем Глеба Успенского будочником Мымрецовым как «тащить и не пущать!»
1484
Враги по неразумению видели в этой уверенности Желябова «рисовку», «наглость» и «нахальство» (
1485
К.П. Победоносцев в дни суда уведомлял царя: «Желябова оставили сидеть рядом с Перовской, так как уже считают их за отпетых людей» (Письма К.П. Победоносцева к Александру III. Т. 1. С. 324.)
1486
Председатель суда Э.Я. Фукс, выслушав в почтительном молчании речь прокурора, придирчиво (19 раз!) прерывал Желябова, требовал «не впадать в изложение теории», т.е. революционной программы.
1487
Очевидец этой сцены гр. фон-Пфейль навсегда запомнил, как Желябов «выпрямился и почти угрожающе глядел на публику, пока опять не водворилась тишина» (Новый журнал литературы, искусства и науки. 1908. № 4. С. 56).
1488
Подробно об этом см.:
1490
Г.М. Гельфман была женой члена ИК «Народной воли» Н.Н. Колодкевича. Подробно о ней см.:
1491
Общепринятое по отношению к осужденным первомартовцам понятие «цареубийцы», строго говоря, условно. Никто из шестерых не убивал Александра II. Даже Рысаков его не убил. Непосредственным «цареубийцей» был Гриневицкий, который вместе с царем убил и себя.