«Народная воля», однако, вновь, что называется, восстала из пепла. Пока готовился с 1884 до 1887 г. знаменитый «лопатинский» процесс («21-го»), Б.Д. Оржих, В.Г. Богораз, Л.Я. Штернберг и др. воссоздали сильную Южно-русскую организацию «Народной воли» с центрами в Екатеринославе, Харькове, Одессе, Ростове-на-Дону, Таганроге и Новочеркасске, а в Петербурге сложилась т.н. «Террористическая фракция партии „Народная воля“» во главе с А.И. Ульяновым (старшим братом В.И. Ленина) и П.Я. Шевыревым. Ульянов и Шевырев с товарищами попытались даже (неудачно) осуществить новое цареубийство – в тот же день 1 марта, и опять в воскресенье, только уже 1887 г. (т.н. «Второе 1 марта»)[1524].
Гибель организаций Б.Д. Оржиха и А.И. Ульянова тоже еще не означала конца «Народной воли». В 1888 – 1889 гг. усилиями народовольцев, среди которых первую роль играла С.М. Гинсбург, был восстановлен петербургский центр партии[1525], а в 1889 – 1890 гг. М.В. Сабунаев и другие образовали многолюдную сеть народовольческих кружков в Поволжье (Кострома, Ярославль, Нижний Новгород, Казань)[1526]. В начале 90-х годов прямыми наследниками «Народной воли» выступили петербургская «Группа народовольцев» (1891 – 1896 гг) и партия «Народного права» (1893 – 1894 гг.)[1527]. Но все это, увы, представляло собой лишь тени старой «Народной воли» с ее «Великим ИК».
Отступая и погибая под ударами реакции, «Народная воля» тем не менее сохраняла революционную традицию в России. Идейная и нравственная сила, героизм и самоотверженность народовольцев неизменно привлекали к ним общественные симпатии и даже в стане врагов пробуждали чувства, близкие к уважению. Такие зубры реакции, как генерал Р.А. Фадеев, удивлялись «безумной отваге русских крамольников»[1528]. Верный слуга престола адмирал И.А. Шестаков с тревогой задумывался над тем, каковы должны быть обаяние, живучесть и перспективы революционного дела в России, если такие люди, как Желябов, ради него «шли на смерть с восторгом, как было в первую французскую революцию»[1529]. Сам царь Александр II, по свидетельству жандармского генерала П.А. Черевина, как-то признал: «Да, страные эти люди, в них есть нечто рыцарское»[1530]. Не зря председатель Петербургского военно-окружного суда генерал В.И. Цемиров на процессе «14-ти», в явное нарушение судебного этикета, вместо положенного «подсудимая Фигнер» вдруг раза два сказал «Вера Николаевна»[1531], а генерал Н.А. Середа, назначенный расследовать пропаганду в войсках по всей империи, при встрече с Верой Фигнер в ее тюремной камере почтительно поцеловал ей руку[1532].
Особое впечатление на современников производила вера народовольцев в историческую справедливость их дела – вера, которая так поразила наблюдательного генерала А.А. Киреева своей «страшной силой» на процессе 1 марта 1881 г.[1533] Впрочем, и на последнем из семи крупнейших судебных процессов «Народной воли» (по делу «21-го» в 1887 г.)[1534], Герман Лопатин апеллировал к суду истории точно так же, как это сделал на первом из тех процессов Степан Ширяев: «Вы представители заинтересованной стороны и не вам судить меня трезво и беспристрастно. Но я верю – и это моя единственная вера, утешающая меня во все горькие минуты жизни, – что над всеми нами и над вами в том числе есть суд высший, который произнесет со временем свой правдивый и честный приговор. Этот суд – история»[1535].
Итак, даже в годы торжества реакции «Народная воля» не без успеха старалась представить революционную идею в глазах россиян исторически оправданной и неодолимой. Тем временем в самом революционном движении с 1883 г. начался поворот от народничества к социал-демократии. Идейно перевооружаясь, русские революционеры продолжали борьбу с царизмом, и на первый план этой борьбы постепенно, но неуклонно, выдвигались социал-демократы. Однако царизм долго еще продолжал считать врагом № 1 именно «Народную волю» и против нее главным образом нацеливал свою карательную политику. «Полиция, власти, – вспоминала А.И. Ульянова-Елизарова (сестра В.И. Ленина), – считали тогда опаснее представителей народовольчества, идущих на насилие, несущих смерть для других и ставящих на карту и свою жизнь. По сравнению с ними социал-демократы, ставящие себе целью мирную пропаганду среди рабочих, казались мало опасными»[1536]. Поэтому царизм и преследовал их вполсилы, наказывал умеренно. В результате, как свидетельствовал об этом один из первых в России авторитетов социал-демократии М.С. Ольминский, революционная пропаганда и агитация стала требовать неизмеримо меньших жертв: «За что раньше платили десятками лет каторги и даже жизнью, за то с 80-х годов стали расплачиваться немногими годами ссылки»[1537]. На скамье подсудимых ни один социал-демократ[1538] до конца XIX в. не побывал.
1525
1526
К истории сабунаевской революционной организации 1889 – 1890 гг. // Народовольцы. Сб. 3. М., 1931.
1534
Шесть предыдущих: «16-ти» (1880 г.), 1 марта 1881 г., «20-ти» (1882 г.), «17-ти» (1883 г.), «14-ти» (1884 г.), 1 марта 1887 г.