Таким образом, народовольцы, как бы принимая огонь на себя, отвлекали внимание царских карателей от социал-демократического подполья и невольно доставляли тем самым русской социал-демократии возможность развиваться в условиях, более благоприятных, чем те, в которых действовала «Народная воля».
Заключение
Итак, русские революционеры-народники 1870-х – начала 1880-х годов, деятели «хождения в народ», «Земли и воли», «Черного передела», «Народной воли» боролись против царского самовластия, против социального, политического, экономического, духовного и национального гнета, стремясь утвердить в России свободу, равенство, демократию, совокупным и высшим проявлением которых они считали социализм.
Сегодня новоявленные хулители народников обвиняют их в том, что они-де рвались «на вершину власти» ради собственного блага и славы, а «более всего пугало революционеров благополучие народа, тогда они оставались ни с чем»[1539]. Такие обвинения столь же абсурдны, сколь кощунственны. Масса свидетельств, живых голосов истории удостоверяет, что каждый из революционеров-народников (за исключением буквально единиц) готов был душу свою положить за народ, о собственной же славе думал «так же мало, как о том, чтобы сделаться китайским богдыханом»[1540]. А.И. Желябов на вопрос царских судей об его занятиях ответил гордо: «Служил делу освобождения народа. Это мое единственное занятие, которому я много лет служу всем моим существом»[1541]. Соратники Желябова вправе были сказать то же самое. При этом они знали, что начинают борьбу, в которой им самим не дожить до победы. Софья Бардина и Петр Алексеев на процессе «50-ти», Ипполит Мышкин на процессе «193-х» потрясали слушателей революционными речами, зная, что это ведет их не на «вершину власти», а в «каторжные норы». А разве о собственном благе и власти думал Андрей Желябов, когда требовал приобщить его к делу о цареубийстве?
Предсмертные письма Валериана Осинского и Дмитрия Лизогуба, Софьи Перовской и Александра Квятковского, Николая Суханова и Александра Михайлова свидетельствуют, что эти люди поднимались на смертельную борьбу за «освобождение народа» готовыми погибнуть, но с верой в грядущий успех дела, ради которого они жертвовали своей жизнью. «Я знаю, за что погибаю, – написал перед казнью Д.А. Лизогуб, – знаю, сколько еще осталось моих товарищей; я знаю, что, несмотря на все преследования, число их увеличивается с каждым днем; наконец, я знаю, что самая правота дела говорит за его успех. Зная все это, я спокойно жду своего конца»[1542]. «Наше дело не может никогда погибнуть, – вторил Лизогубу В.А. Осинский. – Эта уверенность и заставляет нас с таким презрением относиться к смерти»[1543]. О своей судьбе они не жалели. «Насчет себя, – читаем в перехваченной записке Н.Е. Суханова из тюрьмы к товарищу, – я совершенно спокоен. Тут праздников уже не приходится ждать никаких: повесят и все тут, да на то и пошел»[1544]. О том же писали перед казнью на волю С.Л. Перовская и А.А. Квятковский[1545]. А.Д. Михайлов выразился еще энергичнее: «Прекрасна смерть в сражении!»[1546]. Поколение Желябова и Михайлова жертвовало собой, завещая бороться и побеждать следующему поколению, как это сделал в предсмертном письме народоволец Александр Баранников: «Живите и торжествуйте! Мы торжествуем и умираем»[1547]. О каждом из таких людей можно сказать словами народной мудрости: «Он как свеча, которая сжигает себя, но светит другим».
Тем и прекрасен тип русского народовольца, что он «соединяет в себе оба высочайших типа человеческого величия: мученика и героя»[1548]. Такое соединение всегда было свойственно истинным (т.е. бескорыстным) революционерам и противопоказано любым властолюбцам. Хорошо понимала это Марина Цветаева: «Властолюбцы не бывают революционерами, как революционеры, в большинстве, не бывают властолюбцами»[1549].
1539
1540
1544
РГИА. Ф. 1405. Оп. 82. Д. 9124. Л. 5 – 5 об. Суханов был расстрелян 19 марта 1882 г. Морской министр адм. И.А. Шестаков в тот же день записал в дневнике: «Суханов вел себя с достоинством. „Мертвые сраму не имут“» (РГА ВМФ. Ф. 26. Оп. 1. Д. 1. Л. 17).
1545
1 марта 1881 г. Казнь императора Александра II. Л., 1991. С. 295; Предсмертные письма Александра Квятковского // Каторга и ссылка. 1927. № 2. С. 208.