Л.Н. Толстой в 60-е годы под свежим впечатлением разрыва с кругом Н.Г. Чернышевского отреагировал на революционное движение враждебно – двумя «антинигилистическими» пьесами: «Зараженное семейство» (1864) и «Нигилист» (1866). Но в 70-х годах Толстой сумел оценить народников как «лучших, высоконравственных, самоотверженных, добрых людей»[132] и стал изображать их таковыми: это – и персонажи романа «Воскресение», политические ссыльные Симонсон, Набатов, Щетинина, Крыльцов, и герой рассказа «Божеское и человеческое» (1906) Светлогуб, списанный с реального Дмитрия Лизогуба. Революционное народничество обязано Льву Толстому и таким многозначащим документам, как его мартовское 1881 г. письмо к Александру III в защиту жизней Андрея Желябова, Софьи Перовской и товарищей их, цареубийц[133].
Третий гений русской литературы Ф.М. Достоевский слыл ярым врагом «нигилистов» и на рубеже 60 – 70-х годов изображал их в романе «Бесы» «руками, дрожащими от гнева» (по выражению М.Е. Салтыкова-Щедрина). Но даже он в последние годы жизни поддался обаянию героев народничества, усомнился в своем предубеждении против них, признал «свою логику» и «какое-то удивительное самопожертвование» революционеров[134]. Лучше всего говорит об этом его замысел второго романа дилогии «Братья Карамазовы». 20 февраля 1880 г. Достоевский рассказывал А.С. Суворину, что «напишет роман, где героем будет Алеша Карамазов. Он хотел его провести через монастырь и сделать революционером. Он совершил бы политическое преступление. Его бы казнили. Он искал бы правду и в этих поисках, естественно (! – Н.Т.), стал бы революционером»[135].
М.Е. Салтыков-Щедрин как сатирик тяготел к изображению не столько революционного, сколько реакционного лагеря. Его пером осрамлены столь характерные для 70 – 80-х годов типы царских карателей, как «бесшабашные советники» Удав и Дыба из книги «За рубежом» (1881) и, особенно, мастер «щипать людскую корпию» «надворный советник Сеничка» из десятого «Письма к тетеньке» (1882). Но у Щедрина в рассказе «Больное место» (1879) есть образ «народного заступника» Степана Разумова, идейно и нравственно очень значимый, хотя замаскированный перед цензурой.
Не без помощи эзоповского языка, но более откровенно, чем Щедрин («вполоткрыта», по излюбленному выражению И.А. Крылова), изображал народников, «людей, которые умирают за других, которые за чужое благо томятся в тюрьмах десятки лет»[136], Глеб Успенский в рассказах и очерках «Неизлечимый» (1877), «Три письма»(1878). В 1885 г. он написал очерк «Выпрямила», в котором воспел три высочайшие гармонии: наряду с красотой труда и красотой искусства, олицетворенной в образе Венеры Милосской, красоту революционного подвига, тоже символизированную в образе женщины. В этюдах к очерку назван прототип этой женщины: «В.Н.» и «Ф» (т.е. В.Н. Фигнер)[137].
Много работал над образом революционеров К.М. Станюкович – лучший в России писатель-маринист, «Айвазовский слова», как его называли, дядя народовольца М.Н. Тригони. В двух романах 1879 г. «Наши нравы» и «Два брата» он представил обаятельные, несмотря на подцензурный камуфляж, типы народников-пропагандистов и революционера рахметовского склада (даже с похожей фамилией) Мирзоева. Позднее, в сибирской ссылке Станюкович написал роман «В места не столь отдаленные» (1886), где контурно обозначил революционное прошлое самой привлекательной героини Степовой.
Иносказательно откликнулся на революционную тему В.М. Гаршин, который высоко чтил народовольцев («мне хотелось бы воплотить этих людей в художественные образы, но это выше сил моих»[138]). Его «Attalea princeps» (1880) и, особенно, «Красный цветок» (1883) – это и гимн и реквием «безумству храбрых» «Народной воли».
Революционная тема была одной из главных в раннем творчестве В.Г. Короленко, который сам пережил четыре ареста и долгую ссылку за связь с народниками. В 1880 г. он написал рассказ «Чуднáя». Героиня рассказа – больная, умирающая, но гордая и непреклонная ссыльная революционерка, о которой ее товарищ говорит жандарму: «Сломать ее можно… Вы и то уж сломали… Ну а согнуть, – сам, чай, видел: не гнутся этакие»[139]. Прототипом «Чудной» была народоволка Э.Л. Улановская, трижды осужденная царским судом. Короленко встречался с ней в ссылке и хотел посвятить ей «Чудную».
134