Ценный вклад в историографию народничества внесли за то же время, с конца 50-х по начало 70-х годов, философы, социологи, литературоведы, экономисты[53]. Словом, изучение народнических сюжетов шло тогда с нарастающей активностью – и вглубь, и вширь. Исследовались как общероссийские аспекты народничества, так и местные его проявления. Только по революционно-народнической проблематике защитили в СССР докторские диссертации: В.Ф. Антонов, Э.С. Виленская, Б.С. Итенберг, М.Г. Седов, П.С. Ткаченко (Москва), С.С. Волк, Н.В. Осьмаков (Ленинград), И.В. Порох, Н.А. Троицкий, В.В. Широкова (Саратов), Р.В. Филиппов (Петрозаводск), М.Д. Карпачев (Воронеж), В.А. Виноградов (Свердловск), Л.Г. Сухотина (Томск), Б.Г. Михайлов (Вологда), И.С. Вахрушев (Ижевск), Л.П. Рощевская (Сыктывкар), В.П. Крикунов (Грозный), А.И. Пашук (Киев), З.В. Першина (Одесса), З.Л. Швелидзе (Тбилиси), В.З. Галиев (Алма-Ата).
Однако за 30 – 50-е годы принижение народничества пустило столь глубокие корни, что изжить его полностью не удалось, оно сказывается до сих пор и в научной, и в учебной, и в художественной литературе. Иные исследователи и после 1956 г. по старинке воспринимали народничество как нечто зазорное, пытаясь если не принизить, то хотя бы сузить его значение. Выставлять народников не столько борцами против царизма, сколько врагами социал-демократии, как это делалось ранее, после XX съезда КПСС стало невозможным. С 1956 г. даже закоснелые хулители народничества были вынуждены признавать, что революционные народники – это борцы против царизма и предшественники социал-демократии в России. Но такие признания обычно сопровождались оговорками – двоякого рода.
Одни критики народничества старались оторвать от революционно-народнической почвы Герцена, Чернышевского и заодно весь круг их соратников, революционеров 60-х годов, ограничивали само понятие «революционное народничество» рамками 70-х годов, дабы порицать слабости и ошибки народников без риска скомпрометировать вместе с ними великого Герцена и великого Чернышевского, оскорбить память «великих». Эти ученые договаривались до того, что Чернышевский-де «еще в 60-е годы (?? – Н.Т.) (…) подверг критике (…) народовольческие иллюзии о всесилии (? – Н.Т.) террора»[54]. Поскольку известно, что Ленин называл Чернышевского одним из «родоначальников народничества»[55], советские критики народников, не желая полемизировать с Лениным, попадали в неловкое положение, как это случилось, например, с Е.М. Филатовой, которая не нашла ничего лучше следующего тезиса: да, Чернышевский – «родоначальник народничества» («Magister dixit» – что делать?), но не народник[56].
Другие критики народничества признают, что революционно-народническая идеология господствовала в русском освободительном движении не только в 70-е, но и в 60-е годы, начиная с Герцена и Чернышевского. Они отмечают и прогрессивность идейных исканий, и последовательный демократизм, и боевитость программ, и невиданный прежде размах борьбы, и героизм революционных народников, т.е. как будто все признают и отмечают, но упор делают не на силе, а на слабости героев народничества, не на том, что они дали, по сравнению с предшественниками, а на том, чего они не дали, сравнительно с преемниками. Самый выразительный пример такой исследовательской позиции – книга С.С. Волка «Народная воля».
На первый взгляд, эта книга написана «во здравие» «Народной воли». В ней много слов о героизме народовольцев, много примеров их героизма. Но акцентирована она не столько на сильных сторонах народовольчества, сколько на его слабостях, причем автор муссирует эти слабости и винит народовольцев, вопреки принципу историзма, даже в том, что на деле было не виною их, а бедой (отрыв от масс, недооценка исторической роли пролетариата, тактика террора и пр.). В целом позиция Волка воспринимается как фамильярно-снисходительное похлопывание героев «Народной воли» по плечу: дескать, хорошие вы ребята, лихие, но… тупоумные, не додумались, что надо было оставить террор и заняться «организацией классовой борьбы пролетариата». Это выходит уже не «во здравие», а «за упокой» «Народной воли» как исторического явления.
Двойственность, межеумочность позиции С.С. Волка яснее всего проявилась в том, как он обошел принципиальный вопрос об историческом месте «Народной воли». Отметив, что одни исследователи (М.Г. Седов, В.А. Твардовская) считают ее вершиной народничества, а другие (Ш.М. Левин, Б.С. Итенберг) не соглашаются с этим, Волк заключил: «более правильно говорить, что народническое движение развивалось сложным, зигзагообразным путем», и на этом поставил точку[57], хотя такое заключение ничего не говорит о месте «Народной воли», ибо зигзаги бывают разные – и вверх, и вниз. Получилось, что сам Волк сделал зигзаг в сторону от решения вопроса, не желая самоопределяться по отношению к «Народной воле» – ни по старому, ни по новому.
53
См.:
54
Н.Г. Чернышевский и современность / Под ред. М.Т. Иовчука, А.Ф. Смирнова и др. М., 1980. С. 86.
56
Чернышевский и его эпоха / Под ред. М.В. Нечкиной. М., 1979. С. 26. С таким же успехом Е.М. Филатова могла бы сказать, что К. Маркс был основоположником марксизма, но не марксистом.