— А как же! — весело сказал Уиллоуби. — Мешок великолепен, но я все же хочу взглянуть на кота.
И они просидели добрых два часа, проверяя счета и расписки, пересчитывая хрустящие листы гербовой бумаги, набрасывая длинные столбцы цифр, складывая и умножая. Косые лучи заходящего солнца озаряли лоснящиеся щеки Уиллоуби, и даже Лемлейн в этом освещении казался не таким безнадежно серым. Но вот наступили сумерки. Уиллоуби глубоко вздохнул, собрал бумаги, запер портфель и засунул его в чемодан между брюками.
Лемлейн встал.
— Мы выполнили свой долг, сэр, — сказал он торжественным, но в то же время не совсем уверенным тоном.
— Да, да, мой милый Лемлейн! Теперь все в полном порядке!
— Но я все еще не…
Уиллоуби добродушно усмехнулся:
— Это можно уладить. Официально назначаю вас впредь до выборов кремменским бургомистром. Надеюсь, вы достаточно разбираетесь в демократических порядках, чтобы обеспечить себе успех у избирательной урны?
— О, да, Herr Oberstleutnant. — Лемлейн не трогался с места. — Почту за честь нести эту должность, пока я могу быть полезен вам и генералу Фарришу…
«Вот прилип», — подумал Уиллоуби. — Ну? — Он не пытался скрыть свое нетерпение.
— Мы бы хотели получить нечто более прочное, сэр, более ощутимое.
— Письменное подтверждение, что ли?
Лемлейн вдруг перестал быть смиренным и послушным немецким чиновником:
— На заводах Ринтелен все готово к возобновлению производства. Для этого мне необходимы полномочия от вас. Мы вам немало дали, сэр. Остальное наше. Идет?
— Завтра! — сказал Уиллоуби. — Завтра все будет улажено. — И видя, что Лемлейн все еще колеблется, он решительно взял его за плечи и повернул к дверям.
Даже эта первая тень разногласий не омрачила превосходного настроения Уиллоуби. Мысль его продолжала работать, пока он брился и одевался, готовясь к свиданию с Марианной. Он обдумывал возможности поездки в Париж, к князю Березкину. Придется отложить кое-какие дела. Придется натаскать Люмиса, чтобы тот мог заменить его на время отсутствия. Придется получить у Фарриша разрешение на отпуск. Но все это не представляет особых трудностей.
Уиллоуби уже видел свой финансовый расцвет. Он прикидывал, сколько ему еще потребуется пробыть в Германии после возвращения из Парижа. Самое большее полгода. А потом — домой, под сень фирмы «Костер, Брюиль, Риган и Уиллоуби». Война, в общем, оказалась неплохим коммерческим предприятием. Одни занялись картинами и бриллиантами, другие собирают фотоаппараты или продают немцам мыло, шоколад и сигареты. Мелкота, нарушают закон ради грошовой наживы! Законы пишутся не для того, чтобы их нарушали, законы пишутся для того, чтобы действовать на их основе. Он всегда говорил, что война ничем не отличается от мира; только на войне крупнее ставки, шире возможности и гораздо серьезнее решения, которые приходится принимать. А в остальном — все вопрос связей и умения рассчитывать на три хода вперед и шевелить мозгами, которыми нас наделил Бог; в штате Индиана или в Руре — безразлично.
Скоро Марианна будет здесь. Нужно заказать обед на двоих сюда, в номер.
В конце концов Памела накрыла Петтингера на месте преступления.
Она шла в комнату Марианны сказать о том, что только что звонили от Уиллоуби: вольнонаемный шофер комендатуры приедет за ней в семь часов вечера. Дверь была не заперта. Памела постучалась, но, не дожидаясь ответа, толкнула дверь и вошла. Она успела заметить, как Марианна поспешно набросила одеяло на Петтингера.
Памела, бледная, дрожащим голосом кое-как передала поручение; потом она вышла в коридор и встала у двери, прислонясь к стене и стараясь унять сердце, бившееся короткими неровными толчками.
Спустя некоторое время из комнаты вышел Петтингер, довольный, порозовевший, его пиджак и галстук были небрежно перекинуты через руку.
— Ах, это ты, Памела! — сказал он.
— Да, это я — Памела! — ответила она.
Тогда он засмеялся, как смеются в таких случаях мужчины: смущенно-торжествующе-виноватым, а главное, насквозь фальшивым смехом.
И оба, словно по взаимному уговору, понизили голос; ни тот, ни другая не хотели, чтобы слышала Марианна.
Петтингер бормотал какие-то оправдания и извинения, а сам между тем думал: «Как далеко, однако, она рискнет пойти? Что предпринять, чтобы она не потеряла голову и не выдала меня?»
— Перестань щелкать подтяжками! — прошипела Памела.
Он покорно опустил руку. Прежде всего нужно выждать, пока она остынет немножко, а тогда уже видно будет, насколько она успокоится и в какой мере можно ее умиротворить.