— Отойдите в сторону, — сказал Бинг, и сам, сойдя с дороги, стал вглядываться в темноту.
Когда машина почти поравнялась с ними, Бинг выступил вперед и помахал рукой. Машина, завизжав, остановилась. Это оказался американский «виллис», приведенный в боевой порядок; ветровое стекло было опущено, пол завален мешками с песком. В машине сидело трое солдат, обросших щетиной, в залепленной окопной грязью одежде. У солдата, сидевшего рядом с шофером, на поясе висел большой нож.
— Чудно, — сказал он, щуря на Карен слипающиеся от усталости глаза. — Чудные вы какие-то. И без оружия. Откуда вы взялись, ребята?
— Это девушка, — сказал Бинг и, заметив изумление на лицах солдат, поспешил объяснить: — Она корреспондентка. Наш грузовик стоит там, на окраине города. Как он, кстати, называется?
— Почем я знаю, — ответил солдат с ножом. — Не разберешь эти французские названия. А что вы здесь делаете?
— Мы заблудились. Хорошо, что вас встретили. В этой груде мусора живой души не найдешь.
— Еще бы! Да и вы лучше выбирайтесь отсюда. Немцы бьют из минометов, когда им только вздумается. На мой вкус, слишком часто.
Видно было, что остальным седокам «виллиса» немецкие минометы тоже не по вкусу. Шофер нетерпеливо нажимал на стартер.
— Я все-таки хотел бы знать, где мы находимся, — сказал Бинг, — Нам нужно добраться до дивизионной батареи. Вы можете сказать хоть приблизительно, где расположена наша артиллерия?
— Нет, — ответил солдат. — И очень жалею об этом. А то бы я сказал им пару теплых слов — они только и делают, что спят.
— Ну так скажите хоть, куда вы сами едете?
— На пост.
— А откуда вы едете?
— С другого поста.
— Значит, вы едете с одного поста на другой?
— Вот именно.
— Тогда выходит, что мы на переднем крае?
— Правильно! — солдат засмеялся. Засмеялись и шофер, и третий солдат, сидевший на заднем сиденье. — Чему вы удивились? Редко же вы сюда заглядываете!
Бинг пропустил насмешку мимо ушей.
— А скажите, где немцы?
— Да в конце этого шоссе, ярдах в четырехстах.
— Спасибо, — сказал Бинг, облегченно вздохнув.
— Не ездите дальше по этой дороге, она под обстрелом. Как-нибудь навестите нас с вашей дамочкой, когда мы будем посвободней.
— Спасибо, — сказала Карен. Машина отъехала.
Дорога, ведущая к немецким позициям, мирно дремала в лунном свете.
— Пошли обратно, — сказал Бинг. — Лаборд, верно, заждался.
Брезжило утро, когда они добрались до пятой батареи. На востоке гаснущие звезды уже заволакивала легкая дымка рассвета, нежная и юная, и трудно было поверить, что она предвещает день, который будет отмечен убийством сотен и сотен людей.
Артиллеристы пятой батареи явно об этом не думали. Они только что поднялись, и все, кроме часовых, сидели на земле, протирали сонные глаза и, зевая, дожидались кофе. Кое-кто уже готовил орудия к назначенному на пять часов залпу.
Никто из них не думал ни о сегодняшней годовщине, ни о смысле предстоящего залпа. Никаких разговоров об этом не было, изредка только слышалось ворчание: и нужно же придумать такое — подымать людей ни свет ни заря, чтобы выпустить по одному снаряду! Но большинство даже и не ворчали. Это были мастера своего дела, которые выучились управлять сложными орудиями, ухаживать за ними и готовить их к той роковой минуте, когда снаряд отрывается от дула и с визгом мчится по своему предначертанному пути, стремясь к неведомой цели, о которой они не знали ничего, кроме нескольких цифр, торопливо переданных по полевому телефону.
Толачьян стоял возле одной из гаубиц и с интересом рассматривал затвор. Двое артиллеристов подносили снаряды; они больше походили на рабочих сталелитейного завода, чем на солдат, только цех находился под открытым небом, — потолком служила маскировочная сетка, укрепленная на шестах.
— Нелегко вам, братцы, — сказал Толачьян.
Один из двух солдат, несших снаряд, с покрасневшим от натуги лицом, в расстегнутой до пояса рубашке, сказал:
— Ничего, не так страшно. — Он опустил снаряд возле орудия, выпрямился, вытер лоб и поглядел на небо. — Ясный день будет, — жаркий. — Увидев подходившую Карен, он спросил Толачьяна: — А она что тут делает? Катается с вами?
Но Толачьян не успел ответить, Карен уже была возле них. Другой солдат, молчавший до сих пор, облизнул пересохшие губы и хрипло спросил:
— Хотите кофе, мисс?
Она кивнула, улыбаясь. Артиллерист был трогательно юн. Прядь светлых волос падала ему на лоб, маленькое лицо казалось пепельно-серым в предрассветном сумраке.