Поэтому Бинг сказал:
— Я только что вернулся от пленных. Проработал там два дня. Допросил несколько десятков человек. У меня мозги высохли. Все равно ничего не придумаю.
Иетс промолчал: он видел темные круги под глазами Бинга. Верно, парень совсем замучился.
Бинг продолжал:
— Если вы привезете материалы из разведотдела Матадора, я напишу вам листовку. Я вас не подведу. Но я должен хоть немного поспать.
Иетс фыркнул:
— В том-то и дело, что мы не хотим писать листовку.
— Не хотите? — Бинг вгляделся в лицо лейтенанта, стараясь проникнуть в смысл столь очевидного противоречия. От прямого носа Иетса две складки спускались к выразительному, мягко очерченному рту; в складки набилась пыль. Он понял, что Иетс тоже смертельно устал; майор Уиллоуби, начальник отдела, повсюду посылал Иетса, потому что тот принадлежал к числу немногих толковых офицеров в их части. И Иетс покорно отправлялся выполнять задание и всегда выполнял его успешно. — Если листовки не будет, — сказал Бинг, — чего ради мы должны ехать?
Иетс потерял терпение:
— Вероятно, во всей американской армии нет другой части, где бы задавали столько глупых вопросов. Собирайте свое барахло и поехали, — это не мое распоряжение, это приказ мистера Крерара и майора Уиллоуби.
Бинг пожал плечами. Он повернулся и вскоре исчез за узкой сводчатой дверью, ведущей в круглую башню замка. Иетс рассматривал трещины в стене башни. Они стали как будто глубже и шире — ночные налеты до основания сотрясали древнее здание. Иетсу нравился Шато Валер; для него такие памятники старины всегда были овеяны романтикой. Правда, мало что оставалось ценного в замке, после того как здесь похозяйничали немцы. Однажды мадемуазель Вокан, кастелянша, сухонькая, морщинистая старушка в кружевах и с завитушками на лбу, заметив, что он интересуется убранством замка, в обмен на пачку сигарет показала ему остатки древних сокровищ. Остановившись перед хрупкими севрскими часами, мадемуазель Вокан рассказала, что дюжий офицер-баварец, командир части, стоявшей в Шато Валер, велел ей беречь эти часы. Он заявил, что немцы скоро вернутся и он намерен послать эти часы своей жене в Байрейт.
— Не беспокойтесь, они не вернутся, — утешил Иетс старушку. Но в глубине души он вовсе не был так уверен, что баварцу не представится случая присвоить себе часы севрского фарфора.
Пыль покрывала высокую сплошную изгородь. Пыль висела над дорогой, тучами вздымалась из-под тяжелых колес, которые вгрызались в землю, оставляя за собой новые рытвины, откуда вставали новые тучи пыли. Эта тончайшая пыль оседала чрезвычайно медленно, — если вообще оседала. Лица шоферов и седоков были осыпаны ею, она проникала сквозь одежду, от нее пересыхало в горле, свербило в носу, слезились глаза.
Провода, тоже белые от пыли, тянулись вдоль живой изгороди. А за этой изгородью была другая. Иетс подумал, что, вероятно, вся Нормандия разбита на четырехугольники, и каждый четырехугольник огорожен. У людей, которые посадили и вырастили эти изгороди, по-видимому, сильно развито чувство собственности. Сплошные зеленые стены ограждали поля от потравы и от нескромных взоров соседей.
Теперь в этих полях расположились войска. В поисках прикрытия солдаты жались к изгородям, рыли ямы в прорезанной корнями земле; а если, на счастье, попадался фруктовый сад, устраивались под деревьями.
— Будь у немцев больше авиации, они могли бы разнести всю нашу армию, — сказал Иетс, неопределенным жестом указывая вперед.
Бинг поднял голову. Колонны грузовиков, бронетранспортеров, легковых машин двигались в обоих направлениях по узкой проселочной дороге. На перекрестке, впереди, по-видимому, образовалась пробка.
Иетс продолжал:
— Им нужно только обстрелять изгороди и сбросить бомбы на поля. Мы здесь, как сельди в бочке. — Он снял каску и подставил ветерку влажные от пота волосы.
Бинг откинулся назад и поглядел на красивую голову Иетса, на его темно-каштановые волнистые волосы, на виски, где уже пробивалась седина. Высокий лоб лейтенанта был нахмурен.
— Пленные фрицы говорят, что скоро их самолетов здесь будет очень много, — медленно заговорил Бинг. — Я еще не забыл, как мы в первые дни выскакивали из машин и бежали прятаться в канавы. А они пикировали, черт бы их драл! Когда земля фонтаном бьет вокруг тебя, чувствуешь себя таким голым, таким несчастным! Голова гудит, и внушаешь себе, что ты совсем малюсенький, а сам отлично знаешь, что ты такой, как всегда…