— Дамы смотрят, — сказал Рис.
Я обернулся и увидел в одном из больших окон королевских покоев королеву Алиенору. Рядом с ней стояла придворная дама, а поверх ее плеча выглядывала Беатриса. Она отвернулась прежде, чем я успел кивнуть ей. Сердце у меня екнуло. Помимо короткого сдержанного разговора в Нонанкуре, мы не встречались с самого отъезда короля, а после прибытия Алиеноры обменялись только парой холодных слов. Ты заварил кашу, напомнил я себе, вот и расхлебывай.
Рис внимательно посмотрел на меня, но я ничего не сказал, а он, благослови его Бог, не стал спрашивать.
— Не понимаю, сир, с какой стати нам учиться пользоваться этим оружием трусов.
Громкий гнусавый голос принадлежал де Гюнессу.
— Трусов? Почему? — спросил Ричард.
— Арбалет убивает издалека, сир. Он никак не сравнится с мечом или копьем.
Де Гюнесс поцокал языком и обвел взглядом присутствующих в поисках поддержки. Последовало несколько кивков.
— Каюсь, сир, но я придерживаюсь такого же мнения, — заявил Фиц-Алдельм. — Не благородное это оружие.
Слышать такое от человека, пытавшегося меня убить, было смешно, но я промолчал. В тихой речке вода глубже, гласит пословица. Если затаиться достаточно надолго, Фиц-Алдельм расслабится и даст мне возможность уличить его как подлого мерзавца.
— Быть может, арбалет — не благородное оружие, но для пехотинца, встречающего атаку закованного в броню рыцаря, он означает разницу между жизнью и смертью, — возразил Ричард. — В грядущие месяцы и годы будет случаться так, что мы не сможем пойти в битву конными. Насколько нам известно, осада христианами Акры, которая продолжается, пока мы с вами сейчас говорим, едва ли закончится прежде, чем наш флот достигнет берегов Святой земли. И если так, я не стану ждать, пока не проломят стены. — Король взял у Филипа арбалет и вскинул его. — Он будет моим оружием в точности так же, как стал им для пуленов, то есть франков из Утремера. Не важно, как именно мы будем убивать поганых сарацин. Одна дорога в ад ничуть не хуже другой!
Раздались одобрительные крики. Пристыженный де Гюнесс кивнул.
Ричард натянул тетиву и наложил стрелу. Вскинув арбалет к правому плечу, он быстро прицелился и выстрелил. Все следили за стрелой. Когда та вонзилась в центр мишени, снова раздались одобрительные возгласы.
— Каждый из вас должен уметь это делать, — сказал король. — Приступайте!
Рыцари встали на рубеж, к каждому прикрепили пизанца, показывавшего, как надо, и помогавшего советом. Я продолжал стрелять по мишени, Рис тоже. То и дело звучал приказ остановиться, чтобы валлиец и пизанцы могли собрать стрелы, затем упражнение продолжалось.
Время шло. Солнце поднималось, во дворе становилось все жарче. Моя туника потемнела от пота, лицо начало гореть. Я думал о том, как редко мне приходилось видеть жаркое лето в пору юности и какой красной делается моя кожа под солнцем. В Утремере я сварюсь заживо.
— Сарацины пользуются арбалетами? — спросил Рис.
— Нет. Зато почти каждый умеет стрелять из лука и скакать на лошади.
Голос Ричарда заставил нас обернуться. Я поклонился, Рис упал на колено.
— У сарацин нет рыцарей вроде наших, — подхватил тему король. — Вместо них они полагаются на тысячи конных воинов, именуемых мамлюками. Говорят, что у мамлюков две пары глаз — одна спереди, другая сзади, — такие они зоркие! С детства привыкшие к лошади, эти воины владеют всеми тайнами верховой езды. Умелые в обращении с упряжью, прирожденные охотники, они стойко переносят любую непогоду и способы пускать стрелы в любом направлении на полном скаку.
Все перестали стрелять. По напряженной позе королевы Алиеноры я сделал вывод, что она тоже слушает. В ярком описании Ричарда наши враги представали как живые.
— Каждый мамлюк является одновременно пастухом, конюхом, объездчиком, лошадиным барышником, кузнецом и наездником, — продолжил король. — Он может ехать сутками напролет, спит в седле и меняет коней на скаку. За время своей жизни он проводит больше времени разъезжая верхом на лошади, чем ходя ногами по земле. Вот с такими людьми предстоит нам сразиться в Утремере.