— Как хорошо оказаться вдали от всех, Руфус, — сказал Ричард. — Дни, подобные этому, — пир для души.
Я удивленно уставился на него — на короля нечасто находила чувствительность.
— Легко любить природу весной и летом, когда все зеленое и в цвету, — продолжил он. — Но в зиме есть своя прелесть.
— Это так, сир. Морозный день вроде этого заставляет дождливую пору казаться более сносной.
— Хорошенько это запомни. В следующий раз настоящую зиму мы увидим бог весть когда. — Ричард вновь стал деловитым. — Прогулка наша, увы, не может длиться долго. Давай заглянем в лес, а потом повернем обратно.
Мы поехали дальше. Я вновь посмотрел на зайца, еще не добежавшего до края поля.
— Если бы ветер немного успокоился, неплохой был бы денек, чтобы спустить сокола на вон того приятеля.
Улыбка.
— Ты становишься одним из нас, Руфус.
Он не собирался смутить меня, но я поежился в седле. Больше десяти лет минуло с моего насильственного отъезда из Ирландии. Мечты о возвращении посещали меня все реже. Да, я хотел стать лордом Кайрлинна, нашего родового владения, но это желание было не таким горячим, как прежде. Меня угнетала другая вина. Поступая так, я пятнал доброе имя отца и матери, подло убитых.
— Я говорю тебе это не в укор, Фердия, а в похвалу.
— Да, сир.
Это еще не все, подумалось мне. Он называл меня настоящим именем, лишь когда бывал настроен серьезно.
— Ты поклялся мне в верности, Фердия, а также принял крест. Если ты человек честный, а я знаю, что это так, ты должен понимать, что пути обратно в Ирландию пока нет.
Удивляясь его проницательности, я посмотрел ему в глаза:
— Вы знали, что я думаю о Кайрлинне, сир.
— Лицо твое по большей части как открытая книга.
Он издал тот заразительный низкий смех, какой вырывался у него в минуты истинного веселья.
Я почувствовал, что щеки мои заливаются румянцем, как у незрелого юноши. Я всегда старался подражать Ричарду, искусно скрывавшему свои чувства, но покуда не слишком преуспел.
— Бог создал тебя таким, Фердия. Это не так уж плохо.
Вот почему Беатриса с такой легкостью читает мои мысли, уныло подумал я.
— А мой братец Джон слеплен из другого теста. — В голосе Ричарда послышалась усталая нотка. — Как и ты, он присягнул мне на верность. Тебе, к примеру, я не задумываясь доверю жизнь, а вот ему…
Он не договорил. Я был целиком согласен с ним — брат Джон всегда казался мне змеей.
Король бросил на меня пытливый взгляд.
Я колебался, раздираемый надвое, но принимать решение приходилось быстро, поэтому я отодвинул в сторону свое мнение. Моя неприязнь к Джону — личное дело, сказал я себе. Собственно говоря, никакого вреда он мне не причинил.
— Если ваша госпожа матушка доверяет ему, сир, то почему вам не стоит?
— Ха! Не знаю, доверяет ли она Джону, однако полагает, что парень заслуживает второй попытки. Материнская любовь, Фердия. По временам нет чувства более сильного и более слепого.
Будь у короля дети, подумалось мне, Джон не так сильно заботил бы его. Предмет был деликатным: Ричард давно обручился с Алисой, сестрой Филиппа Капета, но, похоже, не собирался доводить дело до свадьбы.
— Как только вы женитесь, сир, и у вас родятся собственные дети…
— Божьи ноги, ты такой же зануда, как моя мать! — вскричал Ричард, но улыбнулся. — Однако все верно, королю нужна жена и, что важнее, наследник. К счастью, здесь я питаю большие надежды. Союз с одним королевством в Северной Испании позволяет убить двух птиц одним камнем: я получаю жену и союзника на юге против графа Тулузского. Мне сказали, что у Санчо Наваррского есть дочь подходящего возраста. Вскоре мы поедем на юг, чтобы с ним встретиться. Бог даст, еще до окончания встречи я буду помолвлен с его дочерью.
— А как же Филипп, сир?
Мне не было нужды упоминать имя Алисы.
Король бросил на меня острый взгляд:
— Я улажу дела с ним, когда поход будет в самом разгаре, и у него не будет возможности нарушить слово и вернуться домой.
— Он не обрадуется, сир.
— Нет. Но каждый человек имеет свою цену. Мне предстоит выяснить, сколько стоит Филипп.
Я решил, что мои неурядицы с Беатрисой — пустяк по сравнению с королевскими.
— Вот и лес, — объявил Ричард. — Пора возвращаться.
— Книги и счета, — устало промолвил я, жалея, что мы еще тут, а не в Утремере.