— Люсьен, — обернулся он к своему оруженосцу, — дай мне мой кошель.
Тот снял с пояса и с поклоном протянул своему господину пузатый мешочек, из которого граф достал три золотые монеты и протянул мне.
— Держите, эти деньги вам пригодятся в вашем долгом путешествии. А теперь прошу простить меня, мне пора получать благословление святого отца.
Сказал он это с едкой ухмылкой. Перед ним учтиво распахнули двери храма, он проследовал внутрь, туда, откуда пахнула сыростью и запахом сальных свеч и масляных светильников.
— Ого, целых три полновесных безанта! — тихо выдохнул мне в ухо Роланд. — Значит, и впрямь недаром тебе святой Януарий посоветовал спасти того несчастного крестьянина, видишь, как к тебе деньги с хорошим прибытком вернулись.
— Надеюсь, это не выглядит, как подачка, — пробормотал я, глядя на лежавшие на своей ладони монеты.
А Бремонт просто хлопнул меня по плечу, довольно щерясь в свои будёновские усы.
За графом внутрь собора потянулись знатные рыцари из его окружения, а за ними уже и пристроилась и наша троица. Я же всё ещё сжимал в кулаке три золотые монеты, безанты, как успел пояснить Бремонт. Каждая весила навскидку в районе 5 граммов. В моей голове тут же начали роиться планы, как можно потратить такие деньги, но всё же пришлось сконцентрироваться на происходящем внутри собора.
Его убранство не поразило моё воображение, за время путешествия с женой по Европе видали и больше, и богаче, но для своего времени, думаю, собор смотрела вполне солидно. Впечатляли оконные витражи, собранные из цветных стёкол, на которых были запечатлены библейские сцены. Стены Нотр-Дам-дю-Порт также украшали фрески, а в целом храм по своему устройству мало чем отличался от православного, разве что отсутствовал иконостас.
Наконец все рыцари Оверни, желающие идти мстить сельджукам и прочим нехристям за Эдессу, заполнили собор, а чернь, я так понял, внутрь не пустили. Да такая толпа сюда бы и не поместилась, и без того все стояли плечом к плечу. Я невольно поморщился, вдыхая вонь немытых тел, а у моего соседа сзади ещё и такой смрад шёл изо рта, что я тут же поменялся с Роландом местами, иначе меня могло просто вырвать. И никуда не денешься, теперь мне до конца дней моих придётся мириться с этими запахами, и рано или поздно я к ним привыкну.
[1] Скорее всего, речь идёт о крумгорне, который получил распространение в XI веке.
[2] Средневековая бумага изготовлялась из волокон технических растений. Конопля, хлопок и лён одинаково могли бы служить материалом для бумаги. Но первая известная в Европе бумага приготовлялась исключительно изо льна, притом не прямо из самого растения, но из тряпок, подвергшихся перемыванию, размачиванию и валянью.
[3] Средние века знали два основных сорта пергамента: собственно пергамен и веллум. Для изготовления пергамена использовались шкуры овец, баранов, телят, свиней и других животных. На веллум (велень) шли шкуры новорождённых и особенно мертворождённых ягнят и телят. На юге Европы в Средние века использовали козьи и овечьи шкуры, в Германии и Франции пользовались преимущественно телячьими.
[4] «Бородатый топор» по форме напоминал секиру, но полумесяц ее лезвия был лишен верхней части. Зато нижний порой доходил почти до самого топорища. Активно применялся со времен эпохи викингов и вплоть до конца Средних веков.
[5] Форжерон (Forgeron) в переводе с французского — кузнец.
[6] «Клеймор» считался самым малогабаритным среди двуручных мечей, длина клинка около 105–110 см. Характерным отличием являлся изгиб и форма крестовины: ее дужки были исполнены в виде клевера и направлены вниз. «Цвайхендер» — орудие внушительных размеров, достигавшее порой общей длины в 2 метра.
[7] Средневековые кузнецы перекручивали прутья из железа и стали и многократно их проковывали. В результате на отполированном клинке проступал волнистый узор или «елочка».
[8] Кинжалы, известные ещё с античности, в эпоху Великого переселения народов и раннего средневековья практически исчезли из обихода. Их заменили саксы и скрамасаксы. Кинжалы вновь стали возвращаться в XIII веке, а пика своей популярности достигли в эпоху Возрождения.
Глава III
Тем временем на амвоне, покрытом ярко-красным ковром, появился епископ Эмерик. Это был невысокий, сухонький старец с чисто выбритым лицом и седой шевелюрой, ниспадавшей из-под митры на узкие плечи. Алый казул[1] и выглядывавшие из-под белой сутаны шерстяные тапочки дополняли наряд. В правой руке он держал посох с окованным металлом верхней третью, с навершием в форме свернувшейся в кольцо змеи, внутри которой были изображены фигурка агнца со знаменем. Запястье левой руки, которую он обратил раскрытой ладонью к людям, было обмотано сандаловыми шариками чёток со свисающим вниз маленьким крестиком. Почему я решил, что сандаловыми? Запаха сандала я отсюда, конечно, не чувствовал, просто шарики были характерного тёмно-бежевого цвета.