— Но там же турки!
— Бог направил нас туда, Бог и защитит нас. Он поразит сарацин слепотой и опалит их молниями. Он повелит земле расступиться и поглотить этих неверных, эти исчадия ада. А мы навеки пребудем в прекрасном белокаменном Иерусалиме, и никогда больше мы не будем терпеть голод и холод. Вечное блаженство ожидает нас там. Мы уберем цветами гроб Господень, позаботимся о святых местах. Пилигримы всегда найдут у нас кров и еду.
Таков был приблизительно рассказ Марике. Совершенно очевидно, что она повторяла все это с чужого голоса.
Долф удивленно заморгал. Что же это за народ такой, который легко одурачить подобной чепухой? Кто вложил в голову Николасу идею этой сумасбродной авантюры? Да и сам Николас — обыкновенный мошенник или душевнобольной, которого преследуют видения, голоса?
— Кто эти монахи? — посерьезнев, спросил он.
— Дон Ансельм и дон Йоханнес, эти святые люди пришли в Кельн вместе с Николасом. Они и сказали нам, что Николас тоже святой, которому явлено было знамение небесное. Они своими глазами видели, как Николас пас овец, и вдруг в небесах прямо над ним загорелся сверкающий крест, зазвучали трубные голоса. Истинная правда.
— Правда, только потому что всю историю рассказали монахи? — стоял на своем Долф.
Марике удивленно глядела на него.
— Святые отцы не могут лгать.
— Ну, разумеется, — поторопился согласиться Долф.
Ему вспомнился буравящий взгляд монаха, который осматривал шеренги путников во время привала.
— Кто это? — осведомился он у девочки.
— Дон Ансельм, хоть нам больше по душе дон Йоханнес.
— Хорошо ли монахи заботятся о вас?
— Не понимаю.
— Ну, следят, чтобы у вас было вдоволь еды? Ухаживают за больными? Смотрят, чтобы не заблудились отставшие?
Глаза Марике изумленно расширились.
— Кто же заботится о тысячах детей? — напирал Долф.
— Всех нас охраняет Бог! — вскричала Марике, до которой наконец дошел смысл его вопросов.
— И часто он это делает? — скептически поинтересовался Долф.
— До чего же ты глуп, Рудолф ван Амстелвеен! — потеряв терпение, заявила Марике. — Разве ты не видел, как жители города принесли нам пищу? Значит, Бог повелел им.
— И ты веришь, Марике, что море расступится перед вами?
— Конечно, дон Ансельм поведал нам, как воды расступились перед Моисеем. Море покоряется воле святых.
«Дались им эти святые! Сколько можно повторять одно и то же, — раздраженно подумал Долф. — Хороши святые! Детей вокруг пальца обводят. Неужто и взрослые верят россказням ненормального подпаска?»
— Сам архиепископ Кельнский напутствовал нас и дал нам свое благословение, — мечтательно продолжала Марике. — Красиво…
«Час от часу не легче! — думал Долф. — Впрочем, кто их разберет, этих средневековых. Им с детства твердят притчу о Моисее, перед которым расступились волны Красного моря, позволив иудеям беспрепятственно пройти на другой берег. Потом волны сомкнулись вновь и поглотили в бездонной пучине когорты египтян, преследовавших иудеев. Они, конечно, верят в эту сказку, а в таком случае, почему бы чуду не повториться еще разок? Вот они и потянулись за Николасом, чтобы увидеть своими глазами, как расступается море — представляют ли они себе, что такое море? — и они посуху достигнут Святой земли. Как будто это получасовая прогулка! Им хочется чуда, надежда на него поддерживает детей, придает им силы шагать тысячи миль. Неужели я один среди многотысячной толпы догадываюсь, что никакого чуда не будет?»
Марике потянула его за руку.
— Сердишься на меня? — надувшись, спросила она.
Верно, ее испугало выражение, промелькнувшее у него на лице. Он успокаивающе сжал худенькие плечи.
— Не на тебя, Марике.
— На кого же?
Этого он сам не знал.
— Лучше бы вы оставили крестовые походы тем, кому пристало ими заниматься, хотя бы Готфриду Бульонскому, что ли, — едко заметил он.
Марике буквально прыснула.
Нет, не понять ему эту девчонку.
— Готфрид Бульонский давным-давно на небесах.
В памяти Долфа всплывали какие-то даты. Одна тысяча девяносто шестой год, первый крестовый поход.
— Ты права, Марике, с цифрами я не в ладах. Я хотел сказать, Ричард Львиное Сердце.
— Но он тоже умер, как я слышала, — огорченно отозвалась Марике.
— Неужели мало других рыцарей без страха и упрека, храбрых всадников, одетых в латы, на добрых лошадях, сопровождаемых меткими лучниками? Освобождать Святую землю их удел, а не безоружных детей.
В ее взгляде он прочел укор.
— Разве сам ты не сын благородного господина, Рудолф? Как ты можешь так говорить?..