Таков был приблизительно рассказ Марике. Совершенно очевидно, что она повторяла все это с чужого голоса.
Долф удивленно заморгал. Что же это за народ такой, который легко одурачить подобной чепухой? Кто вложил в голову Николасу идею этой сумасбродной авантюры? Да и сам Николас - обыкновенный мошенник или душевнобольной, которого преследуют видения, голоса?
- Кто эти монахи? - посерьезнев, спросил он.
- Дон Ансельм и дон Йоханнес, эти святые люди пришли в Кельн вместе с Николасом. Они и сказали нам, что Николас тоже святой, которому явлено было знамение небесное. Они своими глазами видели, как Николас пас овец, и вдруг в небесах прямо над ним загорелся сверкающий крест, зазвучали трубные голоса. Истинная правда.
- Правда, только потому что всю историю рассказали монахи? - стоял на своем Долф.
Марике удивленно глядела на него.
- Святые отцы не могут лгать.
- Ну, разумеется, - поторопился согласиться Долф.
Ему вспомнился буравящий взгляд монаха, который осматривал шеренги путников во время привала.
- Кто это? - осведомился он у девочки.
- Дон Ансельм, хоть нам больше по душе дон Йоханнес.
- Хорошо ли монахи заботятся о вас?
- Не понимаю.
- Ну, следят, чтобы у вас было вдоволь еды? Ухаживают за больными? Смотрят, чтобы не заблудились отставшие?
Глаза Марике изумленно расширились.
- Кто же заботится о тысячах детей? - напирал Долф.
- Всех нас охраняет Бог! - вскричала Марике, до которой наконец дошел смысл его вопросов.
- И часто он это делает? - скептически поинтересовался Долф.
- До чего же ты глуп, Рудолф ван Амстелвеен! - потеряв терпение, заявила Марике. - Разве ты не видел, как жители города принесли нам пищу? Значит, Бог повелел им.
- И ты веришь, Марике, что море расступится перед вами?
- Конечно, дон Ансельм поведал нам, как воды расступились перед Моисеем. Море покоряется воле святых.
«Дались им эти святые! Сколько можно повторять одно и то же, - раздраженно подумал Долф. - Хороши святые! Детей вокруг пальца обводят. Неужто и взрослые верят россказням ненормального подпаска?»
- Сам архиепископ Кельнский напутствовал нас и дал нам свое благословение, - мечтательно продолжала Марике. - Красиво…
«Час от часу не легче! - думал Долф. - Впрочем, кто их разберет, этих средневековых. Им с детства твердят притчу о Моисее, перед которым расступились волны Красного моря, позволив иудеям беспрепятственно пройти на другой берег. Потом волны сомкнулись вновь и поглотили в бездонной пучине когорты египтян, преследовавших иудеев. Они, конечно, верят в эту сказку, а в таком случае, почему бы чуду не повториться еще разок? Вот они и потянулись за Николасом, чтобы увидеть своими глазами, как расступается море - представляют ли они себе, что такое море? - и они посуху достигнут Святой земли. Как будто это получасовая прогулка! Им хочется чуда, надежда на него поддерживает детей, придает им силы шагать тысячи миль. Неужели я один среди многотысячной толпы догадываюсь, что никакого чуда не будет?»
Марике потянула его за руку.
- Сердишься на меня? - надувшись, спросила она.
Верно, ее испугало выражение, промелькнувшее у него на лице. Он успокаивающе сжал худенькие плечи.
- Не на тебя, Марике.
- На кого же?
Этого он сам не знал.
- Лучше бы вы оставили крестовые походы тем, кому пристало ими заниматься, хотя бы Готфриду Бульонскому, что ли, - едко заметил он.
Марике буквально прыснула.
Нет, не понять ему эту девчонку.
- Готфрид Бульонский давным-давно на небесах.
В памяти Долфа всплывали какие-то даты. Одна тысяча девяносто шестой год, первый крестовый поход.
- Ты права, Марике, с цифрами я не в ладах. Я хотел сказать, Ричард Львиное Сердце.
- Но он тоже умер, как я слышала, - огорченно отозвалась Марике.
- Неужели мало других рыцарей без страха и упрека, храбрых всадников, одетых в латы, на добрых лошадях, сопровождаемых меткими лучниками? Освобождать Святую землю их удел, а не безоружных детей.
В ее взгляде он прочел укор.
- Разве сам ты не сын благородного господина, Рудолф? Как ты можешь так говорить?..
- Мой отец всего-навсего писец, - оборвал ее Долф.
Но, увидев слезы, выступившие у нее на глазах, тут же пожалел, что не сдержался.
- Успокойся, Марике, я не хотел тебя обидеть - ты мне очень нравишься.
И как всегда, его слова утешили ее.
Если бы не Марике, которая поставила на ноги споткнувшегося малыша, Долф, погруженный в свои мысли, прошел бы мимо. День близился к концу, и все больше детей отставали или просто валились от усталости.