Николас заметно побледнел, вздрогнул.
- Рудолф ван Амстелвеен, твои слова ранят наши сердца, словно острые кинжалы! - взвизгнул дон Ансельм. - Зачем ты тратишь силы, помогая детям, если не веришь словам богоизбранного Николаса?
- Да затем, что не могу вообще отговорить детей от этого похода! - вскричал Долф, потеряв всякое терпение. - Вы… вы придумали для этих несчастных сказку, красивее которой они в жизни ничего не слыхивали. Вы обманули их! Попомните мои слова, дон Ансельм, в Генуе у вас ничего не выйдет, и уже на берегу восемь тысяч детей поймут, что их мечта разбита вдребезги. Вот тогда придет час вашей расплаты, это я вам обещаю.
С этими словами Долф поднялся и шагнул из палатки, тут же наткнувшись на Леонардо, который поджидал его.
- Ты теперь всегда будешь за мной следить? - еще не остыв от гнева, набросился он на студента.
Леонардо невозмутимо улыбнулся.
- Я слышал, мы завтра отправляемся.
- Только через мой труп! - воскликнул Долф и помчался к лазарету.
…Еще издалека он заметил столб дыма над погребальным костром. Упряжка стояла, готовая тронуться.
- Сколько сегодня?.. - выдохнул он, останавливаясь рядом с Петером.
- Трое.
«Осталось пятнадцать тяжелобольных», - размышлял Долф.
Смерть этих троих уже не так потрясла его. Он пережил столько смертей, что сердце его ожесточилось. Будущее рисовалось ему в самых мрачных тонах: через несколько дней случаев со смертельным исходом будет уже не три, а тридцать или триста…
Он успел хорошо узнать Ансельма, чтобы не сомневаться: монахи вместе с Николасом осуществят свой завтрашний план. Ансельм торопится. Но почему? Что за тайна окутывает этот немыслимый крестовый поход?
Он задумчиво смотрел на Петера, и гнев понемногу стихал, уступая место тревоге, горечи, страху.
- Ты хочешь увидеть Иерусалим, Петер? - внезапно спросил он.
- А кто не хочет…
В этом весь Петер - сплошные уклончивые ответы. Но Долф очень ценил его: у парня было множество достоинств. Прирожденный лидер, он отличался к тому же какой-то особой, внутренней интеллигентностью. Всего несколько недель пути превратили сына крепостного в юношу, наделенного чувством собственного достоинства и необыкновенной проницательностью. И еще - он почувствовал, что такое свобода.
- Почему ты ушел из дому, Петер?
Юноша поднял голову.
- А ты ушел бы, Рудолф ван Амстелвеен, если бы дома тебе доставалось побоев больше, чем еды? Не ушел бы, зная, что тебе открыта дорога в Иерусалим, где вечно сияет солнце и где не придется работать?
- Почему же сестры и братья не пошли с тобой?
Петер закусил губу.
- Я самый старший. У меня было шесть братишек и сестер, троих унесла Багровая Смерть пару лет тому назад. Я тоже заболел, но вот видишь - живой.
Теперь понятно, почему именно Петер первым распознал смертельную болезнь, почему он вечно находил себе занятия в лазарете. Вдруг Долфа осенило:
- Скажи, Петер, ты знал, что те первые четверо малышей, которых мы оставили в Ротвайле, уже смертельно больны?
- Как не знать. Я же видел их.
- И несмотря на это, ты… Петер, как же ты мог так поступить? Почему ты ничего не сказал мне?
Петер снова перевел взгляд на языки пламени, подтолкнул несколько хворостинок поближе к огню.
- Жадный народ эти ротвайльцы - снега зимой не выпросишь.
Долф почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.
- Мы стояли в башне городской ратуши, - продолжал Петер без всякого выражения, - а ведь нас принимали там не случайно. Из окон башни нам хотели показать тучные поля, сочные луга, на которых пасутся несметные стада скота. А сколько еще плодородной земли, богатой посевами и живностью, позади этих холмов! Процветают ротвайльцы, ничего не скажешь, и город красивый, каменный. В скалах они ухитрились прорубить каменоломни, в реке они моют золотой песок, серебро добывают в горах, а железо в шахтах далеко на севере… И эти люди сказали Николасу, что зоркая стража охраняет их угодья и что они готовы на месте уложить ребенка, который протянет руку к их добру. И ведь я стоял рядом, Рудолф ван Амстелвеен, и я должен был все это выслушать.
- Понимаю, - прошептал Долф, чувствуя, как кровь отхлынула от лица.
- Так вот, - все тем же ровным, бесстрастным голосом продолжил Петер, - дон Ансельм принялся осыпать важных господ угрозами, призвал на них громы небесные и напомнил им о том, как сгорел Спирс. Но городские старшины подняли его на смех. И я понял - почему. Вырос-то я как-никак в деревне. Они уже знали, что грозы им в предстоящую ночь бояться нечего. Поэтому…
- Ты решил позаботиться о наших больных, - договорил за него Долф, страшась своей догадки. - Это ты добился, чтобы их оставили в благополучном, процветающем городе, где полным-полно маленьких детей.