— Говорят, нам следовало пойти через Италию, — пробормотала Имогена.
Ее слова прервали поток воспоминаний Элеоноры. Звуки, долетавшие из лагеря, усилились: послышались гудки рожков и крики охотников, возвращающихся со свежим мясом.
— А мой брат говорит, что нет. Граф Раймунд считает, что горные перевалы, ведущие в Ломбардскую равнину, скоро станут непреодолимыми, а морской переход из Южной Италии в Грецию чреват многими опасностями.
Имогена понимающе кивнула, хотя Элеонора подозревала, что ее спутница плохо разбирается в географических картах. Да и сама Элеонора скоро осознала, как мало знает она о мире, расположенном за пределами Компьена и Оверни. Все и всё в далеких краях казалось чужим и враждебным, и далеко не всегда представлялась возможность убедиться в обратном. Дальнейшее путешествие лишь усилило это впечатление. Франки были верны своим привычкам и относились ко всему неизведанному крайне подозрительно. Если незнакомец крестился или же декламировал нараспев «Аве Мария», то это становилось наилучшей из рекомендаций. Если же этого не случалось, то рука инстинктивно тянулась к мечу или рукоятке кинжала. Расстояния, преодоленные в неизведанных странах, пересчитывали на мили, отделявшие крестоносцев от Иерусалима, который, как известно, находился в центре мира, даже если на картах это выглядело иначе. У Гуго и Готфрида были копии таких карт. Друзья показали Элеоноре тот путь, которым граф Раймунд решил пройти через Северную Италию, а потом — по Адриатическому побережью, через Склавонию и Диррахий, — в Грецию. И поскольку трудности на этом пути все росли, то Элеонора решила сломать ледок в своих отношениях с Имогеной.
— Во сне ты говорила о старосте Роберте, — сказала она.
— А о чем еще я говорила? — поспешно спросила Имогена.
В этот момент заблеял рожок. Это Бельтран созывал «Бедных братьев храма Гроба Господня» на colloquium, собрание перед их штандартом. Стремясь избежать расспросов Элеоноры, Имогена быстро покинула шатер. Она приказала мальчику-горцу, прикрепленному к отряду, стеречь их пожитки. Обрадовавшись возможности подвигаться и поразмяться, Элеонора тоже поспешила на собрание, пробираясь сквозь туман по замерзшей земле, обегая при этом лужи конской мочи и кучи нечистот, оставленных людьми, лошадьми и собаками. При входе в один из шатров сидел на жердочке большой ястреб. Он хлопал крыльями и издавал скрежещущие звуки, а на лапах его позвякивали маленькие колокольчики. «Интересно, сколько еще сможет прожить это существо в таком холоде?» — подумала Элеонора. Морозный воздух жалил ее веки, нос и губы. А вокруг клубился туман, похожий на густой пар. Он затмевал свет и размывал очертания окружающих предметов.
Наконец они добрались до места сбора, находившегося между шатрами и коновязью. Оно представляло собой участок замерзшей травы, освещенный и согретый несколькими кострами, образовывавшими круг. Их пламя ревело, с треском пожирая сухие колючки и папоротники. В центре этого круга разместили повозку с шестом, на котором развевалось знамя отряда «Бедных братьев». На повозке стоял Бельтран, а за ним — Гуго и Готфрид. Держась за поручни, они жестами призывали всех подойти поближе. Люди повиновались, хотя Элеонора, как и некоторые другие, жалась поближе к теплу, идущему от костров. Призывая собравшихся к тишине, Бельтран протрубил в охотничий рожок. Он обладал мощным голосом и потому сразу стал глашатаем паломников и их вестником. Выдержав паузу, он начал свою речь, как актер в театре или трубадур, декламирующий стихи. Гуго и Готфрид казались очень мрачными; Элеонора поймала взгляд своего брата, но он лишь сокрушенно покачал головой и отвернулся. Поначалу они услышали хорошие новости.