Выбрать главу

Наконец их пригласили в зал аудиенций, стены которого были украшены росписью, выполненной в технике, известной как «копировка „тысяча листьев“» и заключавшейся в зашифрованном написании божественных имен на бирюзовых плитках с темно-синей окантовкой. В комнатах ожидания стояли торговцы, принесшие корзины со своим товаром для правителя. Там были мускатные орехи, дольки чеснока, маис, корица и имбирь. Повсюду витал запах дорогих специй. В других комнатах ожидания стояли торговцы, пришедшие предложить ткани, стекло, металлические изделия, ситец, шелк, меха и шкурки горностая. Возле многочисленных дверей толпились целые орды слуг, виночерпиев, посыльных, певцов и музыкантов с цитрами.

Яги-Сиан принял перебежчиков во внутренней комнате, стены и пол которой были перламутрового цвета. Отсюда и ее название — «Жемчужный зал». Правитель возлежал на возвышении на маленьком перьевом матрасе с серебристо-синей вышивкой. По обе стороны от него сидели на корточках высокопоставленные чиновники, все в распахнутых темных мантиях, накинутых на ослепительно-белые халаты. На некоторых были тюрбаны, некоторые были без головных уборов. На первый взгляд все они казались суровыми и отталкивающими, со смуглыми или оливковыми лицами, грозно сверкающими глазами, седыми бородами и усами. Из всех них вооружен был только Яги-Сиан — кривым кинжалом в изысканно украшенном чехле, засунутым за кушак. По краям комнаты стояли его личные телохранители в темно-красных тюрбанах на остроконечных шлемах, сверкающие кольчугами под голубыми накидками. Их руки покоились на эфесах обнаженных мечей. Теодору, Симеону и Элеоноре приказали сесть на подушки перед возвышением; Имогена встала на колени позади них.

Яги-Сиан потянулся и прилег, опершись на кроваво-красные подушки. Его внешность производила странное впечатление: лысеющая голова с высоким куполообразным лбом и торчащими ушами, седые усы и борода, свисающая до самого пояса. Он внимательно посмотрел на Элеонору, при этом его глаза навыкате засветились неподдельным интересом. Затем он повернулся к Теодору и начал его расспрашивать. Время от времени Яги-Сиан посматривал на Симеона и улыбался. Элеоноре стало жутко интересно, был ли писец тем, за кого себя выдавал, или он все же был турецким шпионом, специально засланным в «Армию Господа». Допрос шел быстро и напряженно и прерывался лишь поднятием руки Яги-Сиана, после чего слуги в мягкой обуви бесшумно подносили бокалы с охлажденным шербетом и тарелки с засахаренным миндалем. Позже Элеонора узнала, что раз им предложили пищу, то это значило, что им уже не причинят зла. Теодор сказал ей также, что отвечать на вопросы Яги-Сиана было легко, потому что он просто говорил правду, а благожелательное отношение правителя к Симеону объяснялось тем, что тот служил еще одним подтверждением того, что ситуация в стане крестоносцев ухудшалась.

Яги-Сиан очень интересовался содержанием разговоров на советах военачальников «Армии Господа». Теодор с готовностью перечислил все неприятности: дезертирство графа Болдуина в Эдессу, уход очень многих к побережью, раздоры в стане руководства, недостаток провизии, уменьшение количества живого инвентаря, особенно лошадей и вьючных животных, плохое управление боевыми действиями, болезнь графа Раймунда и недостаток средств для эффективной блокады всех ворот города одновременно. Эти новости были приятными для турок: Яги и его советники радостно кивали головами, слушая рассказ грека-наемника.

Теодору удалось убедить их в правдивости своих слов, потому что говорил он эмоционально, описывая все как было, а не так, как ему втайне хотелось бы. Кроме того, рассказ грека удачно совпал с тем, что уже успел узнать Яги-Сиан и с тем, во что ему хотелось бы верить. Теодор был осторожен и старался не перегнуть палку. Он не сделал ни малейшей попытки дознаться о причинах такой хорошей осведомленности правителя города и об источнике его информации. Впрочем, это было легко объяснимо. Двое из главных ворот Антиохии оставались незаблокированными, и шпионы могли покидать город и возвращаться, когда им заблагорассудится. Теодор также сказал Элеоноре, что он очень боялся, что какой-нибудь турецкий шпион в лагере мог усомниться в искренности их дезертирства и передать эту информацию своим хозяевам. Однако все обошлось, и Яги-Сиан выглядел довольным.