Выпив вина и разговорившись, Фируз сказал, что Теодор будет помогать ему оборонять эти башни и давать советы относительно осадных орудий, которые франки могли против них использовать. Стало очевидно, что его дом станет их новой тюрьмой. Извинившись, он объяснил, что его гостям под страхом немедленной казни пока что запрещается покидать окрестности башен-близнецов и ходить на базары и рынки. Им также запрещалось приближаться к каким бы то ни было основным воротам. Теодор, беря с подноса ломтики жареной ягнятины с овощами, понимающе кивнул, и разговор продолжился. Элеонора же, какой бы усталой она ни была, почувствовала смутное беспокойство. Сначала она подумала, что это из-за переутомления, ибо глаза ее уже буквально слипались, но ей показалось, что Асмая и Бальдур обменялись страстными взглядами. Элеонора склонила голову и мысленно прочитала молитву «Конфитеор» — акт раскаяния за собственные грехи и греховные мысли. Однако в продолжение ужина она снова заметила несколько таких взглядов, которыми обменялась эта пара. Фируз, раскрасневшись от вина, ничего, естественно, не замечал, но Элеоноре стало ясно, что его жена по уши влюблена в красивого командира туркополов.
Когда трапеза закончилась, Фируз и Бальдур пожелали остаться наедине, чтобы обсудить дела. Теодора, Элеонору и остальных повели на верхний этаж башни, с которого внешняя лестница вела через узкую дверь на зубчатую боевую площадку. Сама же комната была весьма удобной; в ее стены были вбиты крючки для одежды, а под ними стояли сундуки и ящики для вещей. Обустройством гостей занимались слуги, и вскоре на полу были разложены четыре соломенных тюфяка. На стенах висели цветастые вышитые покрывала, а коврики, ставни и бронзовые жаровни обеспечивали в помещении тепло. В деревянном туалете имелся таз, а также кувшин с водой.
Приложив палец к губам, Теодор напомнил компаньонам, что им следует молчать и соблюдать осторожность, а сам тем временем громко восхищался удобством комнаты и ее безопасностью, ибо находилась она на самом верху башни.
— И охранять нас здесь тоже легче, — шепотом заметила Элеонора.
Распаковав свои вещи и устроившись, они сходили в другую башню, чтобы помыться и переодеться. После этого перебежчики собрались в кружок в своей комнате. Теодор все тщательно осмотрел, но не обнаружил ни глазков для подглядывания, ни отверстий для подслушивания, а входная дверь была сделана из толстого крепкого дуба. Они действительно находились в безопасности. Сначала им пришлось выслушать злобное шипение и ругательства Имогены, которая была просто вне себя из-за того, что ее увели силой, и желала немедленно вернуться назад. Теодор успокоил ее, напомнив предупреждение Яги-Сиана и уверив в том, что ей необычайно повезло. Если Антиохия падет, то для нее все закончится благополучно. Если же крестоносцы уйдут ни с чем, то она сможет незаметно выскользнуть из города во время бурного празднования победы. Более того, если бы они остались в лагере, то могли умереть от голода или во время сражения; над ней даже могла нависнуть угроза изгнания из лагеря. Казалось, Имогена успокоилась, удовлетворившись таким объяснением. Теодор продолжал настаивать на том, чтобы они не задавали вопросов, ибо их заданием был не поиск турецких шпионов; необходимо было сделать так, чтобы «Армия Господа» смогла войти в Антиохию. Элеонора рассказала о нежных взглядах, которыми обменивались Асмая и Бальдур. Теодор задумался, прикусил губу, сузил глаза и попросил ее и дальше наблюдать за ними. Другим же он посоветовал просто присматриваться и выжидать.
Вот так и обосновались они в холодном январе 1098 года от Рождества Христова в башне у городской стены Антиохии.
Теодор присоединился к гарнизону и стал весьма полезным советником, поразив всех глубиной своей осведомленности. Элеонора и Имогена помогали по хозяйству. Теодор попросил Симеона научить его и его жену канцелярским навыкам, заявив, что хочет расширить свои знания. Во многих отношениях их жизнь была тихой и безмятежной по сравнению с ужасами лагеря под стенами Антиохии. Их держали подальше от дел, связанных с осадой, однако Фируз рассказывал им, что происходило снаружи. Ситуация в «Армии Господа» ухудшалась с каждым днем. Сквозь ткань шатров просачивалась влага, из-за которой ржавели доспехи и портились тетивы луков и арбалетов. Земля пропиталась водой, и грязь уже проступала сквозь ковры и подстилки, на которых спали осаждавшие. Казалось, сама природа повернулась против франков. Однажды ночью земля затряслась так, что от страха у осаждавших кровь застыла в жилах. Попадали наземь шатры. В земле появились трещины и расселины. Когда же франки выскочили наружу, чтобы посмотреть, что происходит, их ждал еще один ужас. В северной части неба рванули прямо к звездам языки пламени; они ширились и меняли цвет с ярко-оранжевого на красно-пурпурный. Изгибаясь и вертясь, пламя поднялось выше, озаряя небо так ярко, что воины «Армии Господа» увидели бледные лица собравшихся и раскисшую глину под ногами. Стало ясно как днем, а утро наступило даже раньше, чем успел пропеть первый петух. «Неужели это было знамение?» — вопрошали себя как крестоносцы, так и жители города. Потом в башню поступили новые важные известия. Адемар заявил, что Бог разгневался на франков, и поэтому армия должна очиститься. Всех женщин насильно изгнали из лагеря в порт Святого Симеона, а несколько дней назад епископ объявил трехдневный пост с молитвами. Грешников жестоко карали. Какую-то пару, уличенную в супружеской измене, раздели догола и на глазах у всех провели через лагерь, всячески избивая и унижая. Теодор рассказал об этом, когда они сидели за столом со своими хозяевами. Элеонора заметила, как при этих словах лицо Асмаи слегка покраснело. Теодор сразу же перевел разговор на другую тему. Он стал расхваливать Фируза и Асмаю за гостеприимство, не преминув напомнить о голоде, царившем среди франков. За ослиную повозку с продуктами торговцы загадывали восемь золотых монет или сто двадцать серебряных динаров.