Они проскакали не менее пяти миль, прежде чем встретились с патрулями из лагеря Хебоги. Всадники въехали в главный проход, ведущий к его центру. Сердце Элеоноры заныло. Армия Хебоги представляла собой настоящую азиатскую орду. Многочисленные вожди и эмиры откликнулись на призыв своего халифа и влились в ее ряды, чтобы уничтожить франкских захватчиков. Лагерь был наводнен огромными толпами пехотинцев в доспехах, тяжелыми конниками в шлемах и кольчужных камзолах; все они были вооружены копьями, пиками и ятаганами. И конечно же, повсюду можно было встретить знаменитых турецких всадников с разящими луками на проворных лошадках. Вокруг, сколько могла видеть Элеонора, простирался настоящий лес шатров и павильонов всевозможных размеров и цветов. Похоже было, что армия, находившаяся в удобной близости от реки и озер, хорошо снабжалась. У коновязи стояло огромное количество упитанных и стройных лошадей с лоснящейся шкурой. Рядом на земле тянулись ряды высоких седел, которые так любили турецкие лучники.
Прибывшим приказали спешиться и повели в шатер ата-бека — роскошный пурпурный павильон, украшенный серебристыми тесемками и кисточками. Этот павильон и близлежащие шатры были отгорожены от остального лагеря частоколом с двойными воротами, охранявшимися прекрасно экипированными воинами в сверкающих доспехах. На древках, воткнутых в землю, реяли штандарты и знамена атабека Хебоги. Элеонора заметила, что рядом конюхи не спеша прогуливали крепких лоснящихся лошадей, явно держа их наготове. Положив письменные дощечки себе на колени, под навесами сидели писцы. У входа в один из ярко-красных шатров стояла группа прекрасных девушек с распущенными черными волосами длиной почти до пояса, в прозрачных накидках на золотисто-смуглых телах. Из шатра слышались звуки музыки и смех. Увидев это, Элеонора приободрилась. Значит, Хебога явно не собирался наступать. Он, очевидно, чувствовал себя уверенно, считая, что предстоящая битва уже выиграна.
Телохранители Хебоги забрали у Теодора его оружие. Их всех обыскали, а потом, приставив с каждой стороны по воину, провели в прохладный павильон, воздух в котором был пропитан благовониями. На куче подушек сидел Хебога. Это был молодой человек с властным и высокомерным выражением лица, маленькими черными глазками и крючковатым носом над тонкими губами. На нем был белый тюрбан и свободная вышитая мантия. Казалось, что его больше интересует стоявшая перед ним лакированная шахматная доска с украшенными бриллиантами фигурками из слоновой кости. Он что-то недовольно сказал своему сопернику, седобородому старику, а потом повернулся и посмотрел на посетителей, которых заставили встать на колени на входе в шатер. По обе стороны от Хебоги сидели его эмиры. При слабом освещении Элеонора могла видеть лишь их смуглые лица и цветные тюрбаны, поблескивавшие золотыми и серебряными нитями.
Сначала Хебога повел себя откровенно враждебно. Оттолкнув в сторону шахматную доску, он присел на корточки и, опершись руками о пол, начал допрашивать Теодора. Элеонора усилием воли успокоила себя. Хебога был зол и высокомерен, а Теодор был очень умен. Он сказал Хебоге именно то, что тот хотел услышать: что граф Раймунд болен, что предводители франков перегрызлись между собой, что у них почти не осталось лошадей, что крестоносцы голодают и поэтому ослабели, что они отчаянно хотят вернуться домой и находятся на грани бунта. По словам Теодора, на рассвете следующего дня они намеревались покинуть Антиохию через Мостовые ворота и выступить на север. Вступать в бой крестоносцы не собирались; наоборот — они желали вступить в переговоры, чтобы их пропустили на территорию Византии. И теперь от одного Хебоги зависит, торжественно завершил свою речь Теодор, дарует ли он им жизнь или уничтожит. Атабек не скрывал своей радости по поводу услышанного. Он с энтузиазмом кивал головой, а потом повернулся к своим помощникам — мол, что я вам говорил! Вот и перебежчик подтверждает мои предположения! Они не должны выступать. Пусть их войска, осаждающие Антиохию, изматывают армию крестоносцев своими наскоками. Основные силы турок должны стоять на месте и выжидать, пока не настанет время захлопнуть ловушку. Раздались несогласные выкрики, однако Хебога проигнорировал их. Справа от Элеоноры проскользнула чья-то тень. Один из турок наклонился вперед, засвидетельствовал свое почтение Хебоге и прошептал ему какой-то совет. У Элеоноры перехватило дыхание. Бальдур! Тот самый красавец командир, который совратил Асмаю и стал причиной падения Антиохии. Теодор и Симеон тоже узнали его, но не подали виду. Бальдур, какими бы ни были его тайные мысли, явно хотел скрыть свою трагическую роль в сдаче башен врагу. Он не мог выразить свои подозрения, не рискуя при этом оказаться объектом серьезных обвинений. Совращение жены боевого товарища эти благочестивые мусульмане сочли бы отвратительным и гнусным актом, впрочем, как и предводители «Армии Господа». Антиохия пала из-за его похоти, а это однозначно влекло за собой смертную казнь.