Позже Симеон шепотом сообщил, что Бальдур, вместо того чтобы открыто разоблачить Теодора, настоял на том, чтобы Хебога испросил у грека подтверждения правдивости его слов. Как позже узнала Элеонора, Теодор находчиво извернулся. Он показал на Элеонору и объяснил, что она — его жена. Потом он поведал об их дезертирстве из «Армии Господа». О том, как их принял Яги-Сиан и вверил в попечение Фируза, который оказался предателем. Грек рассказал также о том, как Фируз предал защитников города за жалкие подачки и как он, охваченный гневом, лично убил и Фируза, и его брата. В подтверждение своих слов он подтолкнул вперед два кожаных мешка, которые поставил перед ним слуга. И две отрезанные головы были продемонстрированы Хебоге под шепот одобрения собравшихся, после чего немедленно последовали проклятия в адрес гнусных предателей. В этот момент Хебога хлопнул в ладоши. Принесли охлажденный шербет и печенье, которыми угостили пришельцев, и теперь их стали звать гостями. Теодор, Симеон и Элеонора немного успокоились и расслабились. Подали еду и питье: значит, их приняли.
Растроганный Теодор стал сентиментальным. Он рассказал, как перерезал одну из кожаных лестниц, спущенных Фирузом (об этой подробности туркам было известно), а потом поведал о том, как они прятались в Антиохии в густом парке возле Козьих ворот, стараясь раздобыть еду и лошадей. Потом они смешались с франками и узнали об их планах, но их разоблачили. Подозрения усилились настолько, что у них не осталось иного выхода, кроме побега. Теодор не пытался изобразить из себя новообращенного в ислам или человека, желающего служить Хебоге. Вместо этого грек объяснил, что он — обычный наемник, который понял, что франкам конец, и поэтому решил убежать. В конце концов Хебога понимающе кивнул, хлопнул в ладоши и посмотрел на своих помощников. Решение было принято. Пусть франки выходят из Антиохии. Их будут изматывать своими действиями передовые отряды, а потом основные силы армии атакуют и сокрушат их. Теодору, Элеоноре и Симеону позволили уйти. Им предоставили небольшой шатер в пределах частокола халифа, они расположились и стали ждать дальнейшего развития событий. Элеонора прилегла и провела напряженные день и ночь то засыпая, то просыпаясь, разбуженная звуками, долетавшими из лагеря; и только немногим позже она узнала, что произошло.
Боэмунд вышел из Антиохии, как и предполагалось, однако чего Хебога не знал, так это его намерения драться не на жизнь, а на смерть. Переговоры и капитуляция считались теперь богохульством. «Армия Господа» хлынула через Мостовые ворота. Предварительно всех лошадей собрали вместе и накормили всем тем, что только смогли найти. Гуго Парижский со своим отрядом бросился вперед, готовый смести любые преграды на своем пути. Его лучники подвергли турок интенсивному обстрелу, и те бежали, опешив от столь дерзкого и мощного удара. За Гуго Парижским последовали нормандские франки, ведомые двумя Робертами — Фландрским и Нормандским. Потом в бой вступил Готфрид Бульонский со своими германцами. Адемар из Ле-Пюи вел провансальцев. Рядом с воинственным епископом его помощник вез божественную реликвию — священное копье, которое, как заявил епископ, принесет крестоносцам полную победу. За ними громыхал пятый эскадрон под кроваво-красными знаменами Боэмунда. Пока что его план воплощался безупречно. «Армия Господа» быстро образовала полукруг примерно в милю шириной, один фланг которого упирался в подножие холма, а другой — в реку Оронт. Турецкие силы, непосредственно участвовавшие в осаде, двинулись вперед, чтобы помешать франкам. Навстречу им выщел Райнгард Тульский со своими французскими и германскими рыцарями. Но вышел он отнюдь не обороняться: крестоносцы атаковали турок, словно стая хищных изголодавшихся волков.