С трудом вытащив сундучок, Константин поручил Пендалю вскрыть замок, и пополз во второй отмеченный проход.
Буквально метров через пять, наткнулся на мертвое, ссохшееся тело. Лежащее ногами к выходу. Следовательно, человек полз в том же направлении, что и рыцарь, и скорее всего с аналогичными целями. Полз-полз, и умер. А раз тело до сих пор отсюда не выбросили – тоннелем не пользуются. Значит, можно переходить к следующему лазу.
Третий тоннель перегораживал обвал.
Вся надежда оставалась только на четвертый. Но и тут барона ждало разочарование. Тоннель все время шел вниз под приличным углом, и закончился глубоким колодцем, на дне которого угадывалась вода.
Полбу вылез назад, понаблюдал за тем как вспотевший слуга мается с гигантским замком, и полез туда, где нашел труп.
Выволок тело, рассмотрел. Пятнистого комбинезона нет. Обычная крестьянская одежда. Разве что пояс интересный, с множеством кармашков, мешочков и подвязанных пузырьков.
Батюшка вгляделся и опознал одного из крестьян, пропавшего из соседней деревни года четыре назад. Тело, теперь уже со всем возможным почтением оттащили в уголок. Отец Ставросий, повинуясь долгу священнослужителя, вызвался провести комплекс противосатанинских мероприятий – сиречь помолиться о душе усопшего.
- Есть!!! – внезапно заорал Пажопье заглушая клацнувшую дужку замка. – Ваша милость, получилось!
Константин подошел и заглянул в распахнутый сундучок. Тот был полон металлических пластинок с закругленными краями, с буковками, расположенными в пять строк, и продетыми в маленькие дырочки тонкими цепочками.
- И что это? – спросил он как бы сам себя.
- Разрешите, я посмотрю… - Пендаль схватил пригоршню пластинок и стал читать.
- Маквилин. Джон П. Цифры… Римские буквы. Иллюминат… Так, второй. Смоут. Ронни Ф. Цифры… Арабские и римские… Фансигар… Третий… Линквуд. Грегор С. Цифры… Саентолог…
И в таком духе прочие жетоны.
Батюшка, кончивший обряд, подошел, взял один из жетонов, всмотрелся… Глаза его расширились, он отбросил от себя пластинку, как нечто непередаваемо гадкое, и возможно, ядовитое.
- Это мерзость! Мерзость пред ликом Господа! Спрячьте! Закройте, и более не прикасайтесь!
- Что это, отче? – тихо спросил рыцарь.
- Жетоны Призыва продавших свои бессмертные души. Я слышал о таких, от Кондратия и слышал. Они теперь навеки прокляты, страдают и корчатся в преисподней, желая лишь одного – выбраться и отмстить всем живым за свой же проступок! Сектанты! – последнее слово Ставросий прямо выплюнул. – И эти вот жетоны – для того чтобы призвать проклятых в наш мир нужны! Они уже не люди. Они сами уже почти демоны. Лучше всего уничтожить эту… эту… гниль. Но тут я не смогу. Нужно нести на святую землю, и там помолясь, захоронить. Тогда эти ироды точно из пекла не выберутся. Вот что. Оставлять это здесь опасно, мало ли кто найдет. Забираем с собой.
Спорить с ним никто не стал. Религия сказала – надо, рыцарство ответило – есть. А слуг и колобков вообще не спрашивают.
- Сюда мы еще, Господь сподобит, наведаемся… - сказал Ставросий. – Тело нужно забрать, перезахоронить. Да и вообще… Очистить.
И полез следом за крестоносцем, уже нырнувшим в зев очищенного от трупа провала.
За священником прыгнул Фофан.
А Пендаль задержался ровно настолько, чтобы найти отброшенный батюшкой жетон и снять с тела незадачливого крестьянина чудо-пояс.
…
Девушки аукались и перекликались.
Лукошки почти полные грибов и туески, набитые ягодами, намекали на скорое возвращение домой. Да и день подходил к полудню, а значит пора. Дома, в деревне, нужно помогать матерям и старшим сестрам, дел у крестьян и крестьянок летом - полно.
Шесть подруг уже собрались на полянке, а вот седьмой, самой младшей, лишь недавно допущенной в их компанию, не было. Хотя, периодически, слышалось ее тоненькое «Ау», постепенно приближающееся к оговоренному месту сбора.
Девушки расселись на полянке и дожидаясь односельчанку болтали обо всем на свете.
О грибах, парнях, ягодах, парнях, родителях, парнях, коровах, парнях и о… парнях. Этими темами, собственно, кругозор крестьянских девушек и ограничивался.
- А вот вчерась, когда я вечером по воду шла, ко мне Сенька подошел!
- Да ну! Сам Сенька?
- Не может того быть, он же с Ляйкой гуляет!
- Вот те крест, подошел!
- И ты чаго?
- А я вроде, как и не заметила, и пошла себе дальше!
- А он чаго?
- А он… а он, вроде как ему все равно. И тоже дальше пошел.
- Так это же разве считается, что подошел?
- Ой, да много ты понимаешь! Мне сестра сказала, что хотел он заговорить, да не решился, побоялся.
- Да ты вроде, не шибко страшная.
- Тьфу на тебя!
- Кто? Сенька побоялся? Еще скажи застеснялся. Ха-ха! Это же не Тепка. А Сенька, он ух! Первый парень!
- Да и Тепка, тоже ничего…
- Был ничаго, а щас уже чаго. Говорят, встретил он в лесу что-то злое, еле ноги унес. Таперича вот и боится всего.
- Да чаго тут бояться? Ежели на Волчьи Заделы, да к Озеру Яги не ходить, то…
- Агась, а Тепка?
- А что Тепка? Знамо дело, заколдовали его.
- Кто?
- А я почем знаю?
- Дык ведь говоришь.
- Да кому он нужен, заколдовывать? Не заколдовывают простых людей, енто токмо дружинников да героев.
- Говорю, мне это Милька говорила, когда мы у ее коровы роды принимали.
- Милька – дура!
- Дура, не дура, а в травах разбирается, у самой бабы…
- Тссс… Мелкая идет, ни к чему ей это пока.
Кусты зашевелились и на полянку выбралась девушка. Но совсем не та, которую ждали подруги.
Суконное монашеское облачение почти полностью скрывало фигуру. От макушки до пят. На глазах – плотная повязка, либо дань обету, либо признак слепоты. Но свеженькое личико и гладкие ненатруженные ручки выдавали нежный возраст гостьи.
- Ой! Монашка…
- Глядите!
- Странница…
- Откуда в лесу???
- Одна?
- Кто здесь? – спросила монашка. – Девочки, вы одни? Сколько вас?
-Одни, одни, мать… Семеро… Нет, шестеро, - загалдели селянки. – Вот сюда, проходи, присядь на бревнышко, отдохни, водицы испей, ягодок откушай…
- Ох, милые девочки, воистину, доброта ваша не останется безнаказанной, - ласково улыбнулась монашка. – С удовольствием и откушаю и изопью…
И облизнулась.
- По грибочки выбрались, - не столько спросила, сколько констатировала странница. – Чую, грибами пахнет.
- Да, грибов в этом годе много, - подтвердила одна из девушек. – Хоть косой коси… Мать, а чего у тебя на облачении распятья нет? Неужто под одежу спрятала? Так тут лихих людей нету, никто не отымет!
- Тебя девочка, как зовут? – спросила странная монашка проигнорировав вопрос об обязательном по ее статусу атрибуте.
- Белка.
- А остальных, как кликают? Хочу вам, девоньки, подарки дорогие сделать. А для этого ваши имена знать нужно…
- Марфа.
- Стешка.
- Тайа.
- Софа.
- Виктор Андреевич.
- Как? – удивилась монашка.
- Да родной батюшка ее в честь близкого друга так назвал, а батюшка Ставросий, видно в ударе был, так и окрестил… А чего за подарки-то?
- Ооо… Подарки. Да, сейчас… Всем вам будут от меня замечаааательные подарки…
Монашка сунула руки под платок, и сняла тряпицу, скрывающую глаза. Обвела девушек взглядом, и те застыли изваяниями, не в силах ни шевельнуться, ни даже пикнуть. Из глазниц выглядывали здоровенные мохнатые пауки.
- Тебе, Белка, дарю ядовитую слюну, поцелуй твой будет смертелен. А то вон какие губы отрастила, рабочие. Тебе, Марфа, Зрение Ночи, видеть будешь только во тьме кромешной. Глаза у тебя ярко блестят через чур. Тебе, Стешка, еще четыре ноги, а то твои коротковаты. Ты, Тайа, молчишь все время, удлиню тебе за дарма язык, аршинов до двадцати. Софа, ты ведь матерью хочешь стать более всего на свете? Вон, какая жопа… Дарю тебе плодовитость пчелы-королевы. Ну а ты… Виктор Андреевич… - монашка хмыкнула. – Обойдесся. Чего-то не налагается заклятье на твое имя… Наверное, заговоренное. Все, счастливо оставаться, девочки. Мне еще девяносто четыре проклятья до полуночи наложить требуется, а времени мало. Через шесть часов разрешаю отмереть, do widzenia!