Кевин провел первую половину дня, разыскивая остальных участников группы. Все они согласились встретиться с ним в квартире брата Тревора ровно в шесть тридцать. Когда они спросили его, зачем, он просто ответил: "Это касается группы".
Он остановился на заправке, свернул косяк в туалете и сделал несколько затяжек, сидя на унитазе. Кевин хотел попасть в дом и выйти из него до того, как вернется кто-нибудь из родителей. Они бы набросились на него, если бы увидели, что он уходит так скоро после возвращения; захотели бы узнать, куда он идет и с кем. Обычно он врал им, но сегодня ему даже не хотелось иметь с ними дело. Они особенно расстроятся, если узнают, что он делает что-то для группы.
- Если бы ты всерьез занялся музыкой и изучал ее, - часто говорил ему отец, - то, возможно, смог бы чего-то добиться. Но эта ерунда с гаражной группой ни к чему тебя не приведет.
Они не понимали, как он мог так любить свою музыку, не умея ни читать, ни писать ноты. Они не слушали, когда он пытался объяснить, что мелодии рождаются в его голове и, появившись там, никогда не исчезают. Он записывал тексты на бумаге, когда они приходили ему в голову, а затем играл песни для группы, пока остальные участники не отрабатывали свои партии. Это являлось не совсем обычным, но это работало, и Кевин считал, что они чертовски хороши.
Его родители никогда не слышали, как они играют.
Было чуть больше четырех, когда Кевин свернул с бульвара Вентура в Энсино. Он чувствовал себя прекрасно. Травка массировала его мозг, и он с нетерпением ждал встречи с Мейсом.
Мягкий голос глубоко внутри него прошептал: "Но ты не знаешь, кто этот парень, чего он хочет от тебя, почему он..."
Кевин заставил голос замолчать.
"Ты мне доверяешь?" - спрашивал Мейс.
Да. Доверяет. И в любом случае будет доверять.
Ему это было необходимо.
Кевин увидел "BMW" своей матери, припаркованный у подъезда. Подойдя к входной двери, он приготовился к викторине о своем первом дне в школе.
Она разговаривала по телефону на кухне. По тону ее голоса он понял, что она расстроена.
Стараясь не замечать ее, Кевин поспешил вверх по лестнице и встретил Майкла в коридоре.
- Боже, мама на тебя разозлилась, - с ухмылкой сказал мальчик. - Ты в полном дерьме.
- Отъебись, - огрызнулся Кевин, проносясь мимо него. Он остановился у своей спальни.
Дверь исчезла.
- Что... в... - Он шагнул в комнату. Некоторые ящики комода были полуоткрыты. В шкафу горел свет, а с верхней полки была снята и опустошена коробка.
В коридоре раздался смех Майкла.
Гнев горел в горле Кевина, как желчь. Его зрение затуманилось, и ему пришлось прикрыть глаза рукой, чтобы что-то видеть.
- Твой отец возвращается, - сказала мать.
Он повернулся и столкнулся с ней в дверном проеме. Ее лицо было залито слезами.
- Я позвонила ему, - продолжала она, - и он сказал, что скоро придет...
- Что это, черт возьми, такое? - закричал он, размахивая руками.
- Ты не пошел сегодня в школу, а я предупреждала тебя...
- Откуда, блядь, ты знаешь?
- Я говорила с твоим психологом. Ты не пришел на прием, и...
- Ну и что? Это не значит, что я не...
- Я позвонила в отдел посещаемости, и они сказали, что ты не приходил.
- Тебе что, больше нечем заняться в свое гребаное время? Господи, я думал, ты должна работать!
Слезы навернулись ему на глаза, когда он снова оглядел комнату.
- Где ты доставал наркотики? - спросила она, внезапно рассердившись.
Кевин открыл нижний ящик. Пластикового пакета с марихуаной, который лежал там утром, уже не было. Он встал и пинком закрыл комод. Хлопнув кулаком по нему, он закричал:
- Кем ты себя возомнила, мать твою?
- Кевин, я предупреждала тебя. Я сказала, что будут изменения, если ты не наведешь порядок. Ты этого не сделал. Поэтому мы наводим порядок за тебя.
Он начал вытаскивать ящики, бросать их на пол и пинать ногами.
- Прекрати, Кевин, прекрати!
Он медленно повернулся к ней, спина его напряглась.
Мать перебирала пальцами золотую цепочку на шее, ее рука дрожала, грудь быстро поднималась и опускалась, рот представлял собой прямую линию, подергивающуюся в уголках. Макияж размазался по глазам, а волосы были взъерошены.
- Теперь послушай меня, - сказала она низким, неуверенным голосом, губы ее почти не двигались. - Если ты хочешь жить здесь, если ты хочешь, чтобы мы тебя поддерживали, ты будешь ходить в школу каждый день, получать хорошие оценки и, самое главное, ты будешь следовать правилам, установленным в этом доме. У нас не существовало никаких правил, я знаю, и это было большой ошибкой, но теперь они есть, и первое из них - никаких наркотиков... в этом... доме. Если ты хочешь делать это, когда ты станешь самостоятельным, хорошо, но...
Кевин начал искать в разбросанных ящиках кассету с демо-записью.
- ...послушай меня, ты не будешь заниматься подобными вещами, пока... Кевин, что ты делаешь?
Кассета лежала под стопкой нижнего белья. Он подхватил ее в руку и повернулся к ней лицом, прорычав:
- Я убираюсь на хуй из этой сраной дыры!
- Кевин, сейчас придет твой отец, и мы поговорим о...
Он обошел ее и вышел из комнаты, но она последовала за ним по коридору.
- Кевин! - позвала она сквозь гневные всхлипывания. - Если ты не исправишься, ты не останешься в этом доме. Есть места, куда мы можем тебя отправить, где ты будешь жить, пока не научишься...
- Заткнись! - крикнул он, торопливо спускаясь по лестнице. Во рту у него пересохло, голос был хриплым и неровным, и он ненавидел себя за слезы в глазах. - Просто заткнись, мать твою! - Он вырвался через парадную дверь и трусцой побежал по дорожке к своему мотоциклу, стоявшему у обочины. Там снял с сиденья шлем и надел его, не обращая внимания на то, что мать окликнула его с крыльца.
Мотор мотоцикла заглушил ее голос. Опустив козырек, он посмотрел на нее сквозь темный тонированный пластик.
Лицо матери представляло собой искаженную маску гнева. Потекший грим от слез выглядел как кровоподтеки и плавящаяся плоть, когда она махала рукой в его сторону, а рот беззвучно открывался и закрывался, яростно кривясь вокруг зубов.
Кевин никогда не испытывал такой ненависти.
Он переехал на мотоцикле через бордюр, тротуар и заехал на лужайку перед домом, где быстро развернулся восьмеркой, разбрасывая грязь и пятна зеленой, ухоженной травы.
Выехав на дорогу, ведущую прочь от дома, он закричал от злости в блестящий черный шлем на голове.
11.
Бледный лунный свет проникал в окно комнаты преподобного Джеймса Бейнбриджа в мотеле на бульваре Пико в Лос-Анджелесе, когда он лежал в постели и заранее молился о том, чтобы Господь вразумил его и простил. В комнате было темно, если не считать слабого света, проникавшего из-под двери ванной. По ту сторону шипел душ.
На этот раз он уехал за холм, чтобы избежать возможности быть обнаруженным. Позапрошлый раз, первый, был неожиданным и произошел в его спальне в доме "Молодежи Голгофы". Он поклялся, что больше этого не повторится. Но это повторилось. И вот теперь это происходит в третий раз.
Ему хотелось плакать от стыда, и в то же время он дрожал от предвкушения.
Она была медлительной, но доброй и любящей. "Молодежь Голгофы" пошла ей на пользу. Она являлась одним из самых восторженных членов группы, с радостью делилась своими новообретенными убеждениями со всеми вокруг, не заботясь о том, как они относятся к ней в ответ, смеются или издеваются.
Бейнбридж подумал, не окажут ли их отношения на нее отсроченного негативного эффекта. Он молился, чтобы это было не так.
"Тогда прекрати это", - сказал он себе.
Но он не мог. Он являлся одиноким человеком, жаждущим привязанности. Это была часть его самого, которую он ненавидел, но не мог игнорировать.
Бейнбридж родился в дороге и провел первые восемнадцать лет, путешествуя вместе с родителями с карнавалом братьев Мередит. Повзрослев, Бейнбридж играл в азартные игры вместе с другими карнавальщиками, научился много и часто пить и устраивал дебоши в городах, через которые они проезжали. Он полюбил виски - не только его действие, но и вкус. В редких случаях, когда виски не было в наличии, он пил что-то другое - водку, джин, даже пиво, но в мыслях он чувствовал вкус виски. Слова "алкоголик" тогда не входило в его лексикон; все, кого он знал, включая отца, пили так же сильно, если не больше. Затем в Эли, штат Невада, Бейнбридж познакомился с преподобным Мортимером Бигли, массивным, серебристоволосым проповедником. На неделю Бигли взял его под свое просторное крыло, приглашая участвовать в собраниях, даже кормил горячей едой, и тонко начал процесс отучения от спиртного, в конце концов убедив его покинуть карнавал и присоединиться к странствующему палаточному лагерю своих последователей. Это было непростое решение: карнавал являлся единственной жизнью, которую Джеймс знал. Однако встреча с Бигли заполнила пустоту, о существовании которой Бейнбридж почти не подозревал. Когда он рассказал родителям о своих новых убеждениях и решении уйти, они рассмеялись.
- О, Господи, - усмехнулся отец, - он нашел Гоооспода!
Больше Бейнбридж не видел своих родителей и ничего не слышал них.
Путешествуя с "Возрождением Бигли", Бейнбридж встретил множество других подростков, которые, казалось, испытывали ту же пустоту в жизни, что и он. Именно тогда он заметил, что нужен кто-то, кто будет обращаться исключительно к молодым людям, и он задумал заняться этим.
Странствуя с Бигли, Бейнбридж многому научился. Однажды во время перерыва между выступлениями Бигли исчез из мотеля, в котором они остановились. Он оставил записку, что вернется через день или около того, и десять долларов на еду. Бигли вернулся через два дня. Бейнбридж нашел его в номере, смотрящим в окно, со сложенными на огромном животе руками. Казалось, он погрузился в раздумья, но, повернувшись к Бейнбриджу, улыбнулся. Когда Джеймс спросил Бигли, где тот пропадал, тот ответил: "Я был в отъезде". Затем, после минутного молчания и со слезами на глазах, добавил: "Сынок, всегда помни, что Бог знает все, что ты делаешь, и от Него ничего нельзя скрыть. Но Он также понимает больше, чем мы иногда думаем. Например, нужды одинокого человека. Он понимает, и я верю... надеюсь... Он прощает".