Тишина внутри здания удивила Джей Ар. Как и та, что наступила ранее в ночном клубе, она была похожа на благоговейную, церковную тишину, прерываемую лишь горловым кашлем и отдельными сопениями, и наконец голос, громкий и ясный, разорвал ее, словно удар киркой по льду.
- ...место, где нет аморальности... нет и морали... - прошелестел голос убаюкивающим тоном, ритмично покачиваясь, словно лодка на ласковых водах.
- Мейс, - прошептала Лили.
- ...где тебя принимают таким, какой ты есть, не требуя каких-либо изменений...
- Ладно, чего мы, черт возьми, ждем? - тихо прорычал Брубейкер.
Джей Ар начал пробираться к двери, но Брубейкер опередил его.
- Есть люди, которые не хотят, чтобы вы пошли со мной, - продолжал Мейс.
На полпути по коридору Джей Ар оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что остальные следуют за ним, затем вместе с Брубейкером обогнул угол справа и остановился.
- Они хотят держать вас здесь, под своим контролем...
Они стояли за спинами дюжины подростков, собравшихся на вершине лестницы, которая спиралью уходила вниз, и заслонялась еще многими, все молчали и прислушивались. Несмотря на громкий шум, что произвел Брубейкер, открывая дверь, никто из подростков, казалось, не заметил, что кто-то вошел. Их внимание было приковано к голосу внизу.
Джей Ар задался вопросом, так ли провели последние минуты жизни друзья и одноклассники его сестры в "Старом красном амбаре" в Эль-Серрито; стояли ли они в такой же мертвой тишине, слушая последние слова, которые они когда-либо услышат, произнесенные мужчиной и женщиной, что привели их к смерти.
- ...они желают, чтобы вы думали, что вы им так дороги, что они не хотят, чтобы вы ушли, хотя на самом деле им на вас наплевать...
Психолог сделал шаг вперед и заглянул через несколько плеч в помещение внизу. Со своего места он видел Мейса в профиль, от груди до макушки; улыбка, казалось, покрывала все его лицо и светилась теплом.
- ...и эти люди, - продолжил Мейс, медленно поворачиваясь к нему и глядя сквозь толпу прямо в глаза Джей Ар, - прибыли...
Кевин никогда не видел свой район таким темным.
Он бежал до тех пор, пока не устал, через переулок и сворачивая на боковые улицы, пробираясь зигзагами через Студио-Сити и Северный Голливуд, и наконец остановился, задыхаясь, у потемневшего фонарного столба. Когда он заметил полицейский вертолет, прожектора которого рассекали дождь, он проскочил между двумя домами и притаился в укрытии навеса, чтобы перевести дух. После того, как сердце замедлило свой пулеметный темп, он понял, что его плечо прижато к переднему колесу велосипеда. Тихо, он вывел велосипед со стоянки, запрыгнул на него и помчался по улице.
Во время поездки под дождем в Энсино в его голове пронеслись последние недели: встреча с Мейсом... его волнение из-за возможности вывести группу на сцену... убеждение Мэллори присоединиться к нему... доверие и восхищение Мейсом, которых он не испытывал ни к кому в своей жизни...
Дважды ему приходилось сворачивать, чтобы объехать затопленные улицы и тротуары, а вдалеке, словно одинокие волки, выли сирены. В платиновом свете молнии он увидел мертвую кошку, плывущую по затопленному водостоку. Казалось, все вокруг разрывается на части и вываливает свои внутренности, как у скота на бойне. Ему пришлось сбавить скорость, потому что горячие слезы заливали глаза и затуманивали зрение. Он злился на себя не только за то, что позволил Мейсу обмануть и использовать его, но и больше всего за то, что втянул в это дело Мэллори.
Проезжая по своему району в Энсино, он видел, как в окнах мерцают огоньки свечей, а по занавескам мечутся скрытные тени. Дом его родителей не подавал признаков жизни.
Ноги болели, бок горел, Кевин, пошатываясь, обошел гараж и вошел в боковую дверь. Внутри гаража было темно, но Кевин достаточно хорошо знал его планировку, чтобы нащупать путь вокруг двух машин и мотоцикла. У двери, ведущей на кухню, он остановился.
Он пришел только потому, что ему больше некуда было идти. Теперь, оказавшись там, он не знал, что ему говорить и что делать. Конечно, родители не откажут ему. Наверняка, узнав, что должно произойти с Мэллори и ребятами из группы, они помогут им. Особенно если он пообещает сотрудничать с ними, выполнять любые правила и принимать наказания, которые они захотят ввести. Все было лучше, чем позволить Мейсу сделать то, что, как был уверен Кевин, он задумал...
Когда он поднял руку, чтобы постучать, тяжело опираясь о дверной косяк, то почувствовал, что его Крестопор прижимается к груди, холодный и влажный.
- Кто там? - спросила мать, когда он постучал. Ее голос доносился издалека, из другой комнаты.
- Мама? - робко позвал Кевин, его голос был хриплым и искаженным от плача. - Папа? Это я. Кевин.
Тишина.
- Откроете дверь?
- Что ты здесь делаешь? - огрызнулся отец, явно стоявший у двери. - Что ты натворил?
- Натворил? Я, я, я...
Говоря быстро и с нарастающим гневом, отец продолжил:
- Ты знаешь, что тебя ищет полиция, ты знаешь, что из-за того, что произошло в подростковом центре, погибли люди, погибли? Что вы с ними сделали?
- Я не делал, я не...
- И у тебя хватает наглости возвращаться сюда?
- Просто впусти меня, и я...
- Ты не вернешься в этот дом, ни сейчас, ни когда-либо!
Кевин соскользнул с дверного косяка и с плачем упал на ступеньку.
- Мне нужна... мне нужна помощь, папа. Моя девушка Мэллори попала в беду.
- В беду, да? Тебе нужны деньги, поэтому ты здесь? Ну, с этим покончено. Мы давали тебе, давали и давали, а ты только и делаешь, что...
- Нет, она умрет, папа, она...
- Что с тобой, Кевин? Я не могу поверить, что ты пришел сюда под наркотиками после того, что ты сделал...
- Они все умрут! - закричал он.
- Убирайся. Убирайся из гаража и прочь из этого дома. Сейчас же!
- Пожалуйста, папа, пожалуйста, ты должен мне помочь, они все умрут...
- Довольно. Рене, звони в полицию.
- Нет! - закричал Кевин.
- Просто позвони им сейчас, черт возьми.
- Папа, они собираются покончить с собой, все они, а он...
- Твоя мать звонит в полицию, и если ты думаешь, что я буду защищать тебя, когда приедут копы, то ты ошибаешься. Надеюсь, они посадят тебя за решетку! Мы пытались, Кевин, мы так старались работать с тобой, помогать тебе, сделать тебя счастливым, но ничего из того, что мы делаем, не помогает...
Голос отца затихал под ударами сердца в голове Кевина, когда он пытался отползти от двери...
"Уже слишком поздно..."
...задыхаясь от рыданий...
"...тебе некуда идти..."
- ...прислонившись к задней стене гаража под большой полкой, которую Кевин помогал делать отцу, когда был маленьким мальчиком.
"...сейчас я нужен тебе больше, чем когда-либо".
Когда голос отца затих, Кевин остро ощутил кожаный шнур на шее и Крестопор, висевший под промокшей рубашкой. Он прислонил голову к стене и, закрыв глаза, представил его - черно-красный и гладкий, с острыми, как сталь, краями.
"...некуда идти..."
- ...что мы сделали все, что могли, Кевин, и это все! - продолжал его отец. - Отныне ты сам по себе, ты понял?
Мейс был прав. У него ничего и никого не было. Скоро приедет полиция, заберет его, начнет бесконечно допрашивать, посадит под замок и будет допрашивать еще. К завтрашнему дню Мэллори уже умрет, если брат не уведет ее от Мейса, а Кевин сомневался, что он это сделает. Кевин останется один, еще более одинокий, чем в этот момент в темном сыром гараже.
"Некуда идти, Кевин!"
И он знал, что не сможет этого вынести.
"Никуда, кроме как с нами!"
Кевин вытащил из-под рубашки Крестопор и крепко сжал его в кулаке...
- Ты лгал нам, вел себя вызывающе, игнорировал нас, а мы только и делаем, что даем, даем, даем!
...повернул голову вправо и откинул ее назад, натянув кожу на горле...
- Ну, мы перестали давать, Кевин, мы... мы... мы сдались! Ты безнадежен, никчемен, ты доказал нам это!
...и медленно поднял руку, пока смертоносное острие Крестопора не оказалось прямо под его челюстью.
В маленьком окне сверкнула молния, и на мгновение гараж озарился ярким светом.
Мельком Кевин разглядел свой мотоцикл, на котором не ездил уже больше недели, машины родителей, газонокосилку и краем сознания понял, что это, возможно, последние вещи, которые он когда-либо увидит.
Но в тот же миг он увидел и кое-что другое, прямо перед глазами, висевшее на стене рядом с ним, под полкой: отцовский двулезвийный топор.
Конец рукоятки находился в дюйме от его левого глаза, а над ним на двух гвоздях висела ржавая головка, с каждой стороны которой торчало по лезвию.
Кевин отпустил Крестопор, протянул руку сквозь темноту и коснулся гладкой деревянной ручки.
- Пока ты не повзрослеешь, пока не научишься хоть толики ответственности, порядочности и благодарности, - продолжал отец, - у меня будет только один сын!
С трудом поднявшись на ноги, Кевин снял топор с гвоздей и взял его в руки. Он был приятным на ощупь, тяжелым и твердым, и, казалось, высасывал из него печаль и грусть, невыносимую потерю, а на ее место ставил жгучую, кипящую ненависть. Ненависть, которую он никогда не испытывал ни к кому, даже к своим родителям в худшие моменты. Ненависть настолько сильную, что она сдавила ему горло и заставила сделать резкий вдох. К золотистым глазам, обезоруживающей, покоряющей сердце улыбке и холодному, чистому, успокаивающему голосу: Мейсу.
"...сейчас я нужен тебе больше, чем когда-либо..."
- Неправда, - прохрипел Кевин.
Он взял ключи от мотоцикла с крючка возле кухонной двери, подошел к другому концу гаража и с громким лязгом распахнул длинную прямоугольную дверь.
- Кевин? - крикнул его отец. - Кевин, что ты делаешь?
Он поднял с сиденья шлем, надел его и забрался на мотоцикл, положив топор на руль.
Замок на кухонной двери заскрежетал, и отец открыл дверь, когда Кевин завел мотоцикл.
- Кевин, ты не можешь...
Его голос заглушил рев двигателя.
Кевин направил мотоцикл между машинами родителей, а затем в свете молнии помчался по подъездной дорожке...