В августе 1192 года Ричард находился на грани нервного срыва. Тяжело больной, покинутый многими рыцарями, упрекавшими его в том, что он не попытался вновь овладеть Иерусалимом, обвиняемый в убийстве Конрада и осаждаемый друзьями, требовавшими немедленного возвращения в Англию, он не мог больше откладывать свой отъезд. Он чуть ли не умолял Саладина оставить ему Аскалон. Но ответ был отрицательным. Тогда он направил очередного посла, повторяя своё пожелание и добавляя, что если приемлемый мир не будет заключён через шесть дней, «он будет вынужден провести зиму здесь». Этот завуалированный ультиматум заставил Саладина улыбнуться. Попросив посла присесть, он обратился к нему со следующими словами: «Ты скажешь королю, что я не уступлю в том, что касается Аскалона! Что же до его плана провести здесь зиму, то это, я думаю, дело неизбежное. Он ведь знает, что землю, которой он владеет, у него отберут, как только он уйдёт. Возможно даже, что её отберут и до его ухода. Неужели он действительно хочет провести тут зиму, находясь в двух месяцах пути от своей семьи и от своей страны, будучи в своём лучшем возрасте и имея возможность наслаждаться жизнью? Я же смогу провести здесь зиму, лето, потом ещё зиму и ещё лето, потому что нахожусь среди моих детей и близких, которые заботятся обо мне, и у меня есть армия для лета и другая армия для зимы. Я старый человек, которому осталось только радоваться, что он живёт. Я останусь тут и подожду, пока Аллах даст победу одному из нас».
Очевидно, эти слова произвели на Ричарда впечатление, поскольку через несколько дней он дал знать, что готов отказаться от Аскалона. И вот в конец сентября 1192 года был подписан договор на пять лет. Франки сохраняли за собой прибрежную зону от Тира до Яффы и признавали власть Саладина над остальными землями, в том числе и над Иерусалимом. Воины Запада, получив гарантии султана, устремились в Святой Град, чтобы помолиться на могиле Христа. Саладин учтиво принимал наиболее знатных паломников, даже приглашая их разделить с ним трапезу и подтверждая в их присутствии свою твёрдую решимость сохранить свободу поклонения святыням. Но сам Ричард отказался ехать в Иерусалим. Он не хотел входить в качестве гостя в тот город, в который он обещал войти как завоеватель. Через месяц после заключения мира он покинул Восток, так и не увидев ни Гроб Господень, ни Саладина.
Султан в конце концов вышел победителем из этого мучительного противоборства с Западом[48]. Правда франки захватили несколько городов и получили отсрочку почти на сто лет. Но они уже никогда больше не смогли создать государство, которое бы могло диктовать свои условия арабскому миру. Фактически они уже не имели больше государств, а только поселения.
Несмотря на свои успехи Саладин чувствовал себя разбитым и несколько ослабленным. Он уже вовсе не был похож на харизматичного героя Гиттина. Его власть над эмирами уменьшилась, его хулители становились всё более и более язвительными. Физически он сильно сдал. По правде говоря, его здоровье никогда не было отличным, что вынуждало его уже много лет регулярно обращаться за помощью к придворным врачам в Дамаске и в Каире. В частности в египетской столице он прибегал к услугам знаменитого арабского «табиба» иудейской веры из Испании Мусы ибн-Маймуна, более известного под именем Маймонид. Помощь врача была особенно необходимой, поскольку в самый разгар войны с франками султан был подвержен частым приступам малярии, которые на долгие дни приковывали его к постели. Но в 1192 году его врачи были обеспокоены не развитием какой-либо болезни, а его общей слабостью, чем-то вроде преждевременного старения, которое констатировали все, кто находился около султана. Саладину шёл ещё только пятьдесят пятый год, но он сам ощущал, что его конец близок.
Последние дни своей жизни Саладин провёл мирно в своём любимом городе Дамаске в кругу родных и друзей. Бахаеддин больше не покидал его, любовно отмечая каждый из его жестов. В четверг 18 февраля 1193 года он встретился с ним в цитадели в дворцовом саду.
Султан сидел в тени, окружённый самыми юными из его детей. Он спросил, кто ожидает его во дворце. «Послы франков, — ответили ему, — а также группа эмиров и вельмож». Он велел позвать франков. Когда они предстали перед ним, у него на коленях сидел один из его малышей, эмир Абу-Бакр, которого он нежно любил. При виде франков с их бритыми лицами, подстриженными волосами и в странных одеяниях, ребёнок испугался и стал плакать. Султан извинился перед франками и прервал встречу, не выслушав то, что они хотели ему сообщить. Потом он спросил меня: «Ел ли ты сегодня что-нибудь?» Это была его манера приглашать к трапезе. Он сказал ещё: «Пусть нам принесут что-нибудь поесть!» Нам принесли рис с простоквашей и другие лёгкие блюда, и он поел. Это ободрило меня, поскольку я думал, что он совсем потерял аппетит. Некоторое время он чувствовал себя плохо и ничего не брал в рот. Он с трудом передвигался и извинялся по этому поводу перед людьми.
48
Среди многочисленных западных сочинений, посвящённых Саладину, следует упомянуть труд С. Лейн-Пуля, опубликованного в 1898 под названием «Саладин и падение Иерусалимского королевства» («Saladin and the fait of the kingdom of Jerusalem»), которое к несчастью долгое время было предано забвению. Оно переиздано в Бейруте (Khayat, 1964) (