Пусть первая волна Крестовых походов окончилась неудачей, но в это время на Западе уже собирались более крупные армии. Народные сборища, на которых искусные ораторы призывали людей присоединяться к крестоносному движению, проводились повсеместно. Идея пропагандировалась и неофициально среди родственников, а также при посредстве сети папских сторонников и связей между монастырскими общинами и знатью. Историки продолжают спорить относительно численности участников, главным образом из-за ненадежности современных оценок (некоторые авторы утверждают, что численность крестоносного воинства перевалила за полмиллиона человек). Достаточно правдоподобным является предположение, что в Первый крестовый поход выступило от 60 до 100 тысяч латинян, из которых от 7 до 10 тысяч человек были рыцарями, 35–50 тысяч — пехотинцами, остальные не участвовали в боевых действиях (старики, женщины, дети). Определенно можно утверждать лишь то, что призыв к Крестовому походу вызвал необычайно большой отклик, масштаб которого потряс средневековый мир. После грандиозных походов Древнего Рима такие армии больше не собирались.[26]
В сердце этих армий находились рыцари — военная элита Средних веков.[27] Папа Урбан II очень хорошо знал тревогу этих христианских воинов, вовлеченных в земную профессию, связанную с насилием, и находящихся под влиянием церкви, учившей, что греховная война приведет к проклятию. Один из современников заметил: «Бог основал в наше время священные войны, чтобы рыцари и толпа, бегущая за ними… могли найти новый путь к спасению. Таким образом, они не должны полностью отказываться от своих мирских дел, избирая монашескую жизнь или любую религиозную профессию, как это было принято, а добиваются милости Господней, продолжая свою карьеру, пользуясь свободой и нося одежду, к которой они привыкли».
Папа «сконструировал» идею вооруженного паломничества, по крайней мере частично, чтобы разрешить духовную дилемму рыцарской аристократии. Он также знал, что, если знать будет на его стороне, за свитой рыцарей и пехотинцев дело не станет. Ведь, хотя участие в Крестовых походах было добровольным, социальные группы объединяла сложная паутина семейных уз и феодальной зависимости. На самом деле Урбан инициировал цепную реакцию, в процессе которой каждый аристократ, решивший отправиться в Крестовый поход, становился эпицентром расходящейся волны вербовки.
Короли не присоединились к экспедиции — вероятно, были слишком поглощены собственными политическими комбинациями, однако сливки западной христианской аристократии приняли в ней участие. Это были представители самой высокородной знати Франции, Западной Германии и Нидерландов, которые вполне могли бросить вызов, а в некоторых случаях и затмить власть короля. Они, конечно, обладали весьма существенной независимой властью и могли именоваться «князьями». Каждый из этих князей командовал собственным военным контингентом, но также привлекал большие группы сторонников, связанных с ним феодальной зависимостью, семейными узами и даже общими этническими и лингвистическими корнями.
26
Эта оценка близка к расчетам, сделанным J. France в кн. Victory in the East. P. 122–142. О других недавних вкладах в этот спорный вопрос см.:
27
Как правило, первые рыцари-крестоносцы носили то, что по меркам Средневековья считалось тяжелыми доспехами: конический стальной шлем на кольчужном капюшоне или шапке, кольчужную рубашку длиной до бедер поверх подбитой куртки — все это могло защитить от скользящего удара, но не от сильного колющего или рубящего удара. Для этого существовал оправленный металлом деревянный щит. Стандартным оружием ближнего боя было копье и одноручный обоюдоострый длинный меч (около двух футов [61 см]). Эти тяжелые, отлично сбалансированные клинки были полезнее как дубинки, чем как колюще-режущее оружие. Рыцари и пехотинцы также часто использовали длинные луки — около шести футов (183 см) длиной. Они могли посылать стрелы на расстояние до 300 ярдов (274 м). Некоторые использовали примитивные арбалеты.