Шрама отправили на принудительный осмотр. Осмотр уже отмучили, Шрам как раз одевался.
Не всплыло ни следов отравления, ни последствий, как выразился лепила, алкогольной интоксикации, ни серьезных травм. Пришлось, правда, отмазывать происхождение несерьезных. Он залечил ботвой еще рано утром сбежавшееся вертухайское начальство, а доктору лишь повторил на бис.
Волдыри-ожоги? Это еще до последней, злополучной камеры с братвой забился, вытерплю или не вытерплю боль адскую. Тоска беспредельная же, развлекаемся как можем, ну глупо иногда оттягиваемся, да что с нас горемычных возьмешь? Синяки? Куску, который доставлял в камеру, не прикинулось, как я иду. Медленно, дескать, шаг неширокий. Вот и упражнял на мне мышцу. Вы у него спросите, он по жизни садист или всего лишь плохое свое настроение вымещал? Кулак, говорите, сбит? Так все оттого же. Прапор на стену толкнул, я неудачно выставил кулак и чирканул его о бетон.
А про все остальное нечего сказать. Привели. Огляделся, вижу люди водяру глушат за столом. Еще удивился, откуда в такой приличной тюрьме водяра? Кстати, вот чем бы вам поинтересоваться, откуда у них пойло, да еще и не один пузырь? Что же это такое творится в правоохранительной системе?! Ну, улегся спать. Мне это надо, зависать в пьяном разгуле? Карцером же пахнет, я ж себе не враг. Заснул. Сплю я мертвецким сном, организм такой дурной. Продрал гляделки утром, надзиратели разбудили. Вместе с ними и поразился натурально чудовищной картине.
Рассказец – не подкопаешься. А подкапываться будут. Прямо сейчас из медчасти небось поволокут на обстоятельный допрос. Ну да следакам тоже вилы выставлены: на лицо злоупотребления, водочка в пузах у всех терпил булькает. Так если бы еще все скопытились от телесных повреждений, а ведь некто по кличке Чубайс помер исключительно от принятия внутрь недоброкачественного алкоголя.
Легко складывается версия, что по пьяни арестантики передрались-перерезались, верх взял некто Чубайс, потом тяпнул за упокой корешей водочки. Да та – вот подстава – случилась на цианистом спирту фальсифицированная. Откуда взялась – опять же кому-кому, а не подследственному Шрамову давать ответы на эти вопросы. Дрых, пока не выспался подследственный Шрамов, вот и весь сказ.
Шрам, заправляя рубаху в штаны, нарочито жалостливо оглядел медкабинет.
– Не густо у вас с пилюлями, я посмотрю.
– Не то слово, – вздохнул изоляторский «айболит». – Прямо беда. Вы не поверите, но даже простого йода не хватает. – Лепила был – почти доктор Айболит. – Это у меня, кажется, парацетамол, – отложил он в маленькую кучку из большой следующую таблетку.
– А если частное лицо пожелает оказать
безвозмездную помощь?
Шрам застегнул рубаху, и, в обшем-то, его можно было выводить, но вопросом заключенный, похоже, сумел зацепить доктора.
Смотровая тюремного лазарета вряд ли своим видом могла излечивать депрессию. Скорее уж усугубить. Позабывшие о малярной кисти, некогда белые стены. Шар плафона над головой позорился щербиной, типа как у Царь-пушки. На окнах напоминали о блокадных годах заклеенные бумагой трещины. Там, где встречается эмаль, там и отколы на эмали. Шкафчики со стеклянными дверцами и полками были заставлены, главным образом, стаканчиками с палочками для заглядывания в горло и рулонами ваты. Допотопные, знакомые по школьным медкабинетам шприцы выглядывали стертой градуировкой из ванночки для кипячения.
Воняло, как и положено, какими-то карболками. А у лепилы были добрые голубые глаза. Он носил усы и бакенбарды.
– Простите, а в каком виде частное лицо пожелает оказать помощь? – Он был высок и поджар. Как-то сразу чувствовалась в нем забота о своем здоровье, пробежки, эспандеры, правильное питание. Трудно, правда, было распознать его возраст, где-то от сорока до пятидесяти с гаком. Но вот что точно его не красило, так это застиранный халат.
– Допустим, от некой солидной организации – да вот хотя бы от трудящихся нефтеперерабатывающего комбината, почему нет? – подкатит машина с гуманитарной помощью. А в ней коробки с порошками и пилюлями самой важной необходимости.
В дверь сунулось небритое санитарское мурло:
– Александр Станиславович, тут один у меня назубок симптомы ранней стадии проказы перечисляет.
– Ну дайте ему что-нибудь… – Доктор порылся в кучке разнокалиберных таблеток. – Это вроде бы глюканат кальция. Дайте ему глюканат кальция, – не вставая, угостил лекарь санитара, подождал, пока тот сроет. – Вот вы улыбаетесь, а мне на этого больного даже лень смотреть. Ну откуда в наших широтах проказа? О, это, кажется, трихопол! – Доктор наткнулся в своих изысканиях на крупную жемчужину и откатил в сторонку. – Как и на все, на симптомы хворей есть своя мода. Раньше нитку в кале вымочат, проденут сквозь кожу, и в результате приличное загноение. А теперь каждый второй кричит: «Доктор, у меня тропическая лихорадка!» Я знаю, что лучшее средство от таких симптомов – карцер. Но зачем? В этом мире и так много зла.
И такая у лепилы благостная рожа сделалась, что Шрам сразу захотел спросить, сколько доктор берет за койко-день в лазарете. А уж в том, что доктор стрижет копейку за всякие там веселящие микстуры, у Сереги не осталось сомнений даже на донышке селезенки.